Сообщения без ответов | Активные темы

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Начать новую тему  Ответить на тему 
 Страница 1 из 1 [ Сообщений: 3 ] 
АвторСообщение
Между жизнью и смертью
СообщениеДобавлено: 20 дек 2012, 18:51 
Не в сети
Аватара пользователя

Между жизнью и смертью

*****

Протоиерей Михаил Овчинников до посвящения в священный сан после окончания Казанского авиационного института работал инженером-испытателем ракетной техники в Конструкторском бюро "Южное" и Производственном объединении "Южный машиностроительный завод". У отца Михаила есть дар от Бога в области музыки, живописи, скульптуры. Он человек широкой эрудиции, душевной теплоты, сердечности, ума и большого творческого потенциала; имел ряд персональных выставок живописных работ.

В 1991 году Михаил Овчинников стал священником. Будучи настоятелем Свято-Успенского храма города Верхнеднепровска Днепропетровской области, отец Михаил окончил Одесскую Духовную семинарию, реализовывал свои духовные силы в разных областях. Им был составлен первый акафист священномученику Владимиру, митрополиту Киевскому и Галицкому.

После автомобильной катастрофы, которая поставила отца Михаила Овчинникова на грань между жизнью и смертью и принесла миру новые свидетельства о вечном бытии, он служит в Топловском женском монастыре святой Параскевы в Крыму.

Горячий отклик вызвал в сердцах людей этот необычный рассказ. Поражало то, что священник, наш современник, протоиерей Михаил Овчинников, попавший в жестокую автокатастрофу, не оставлявшую ему никаких шансов на жизнь, выжил вопреки прогнозам врачей. Пережив в это тяжелейшее время несколько клинических смертей, пройдя через нестерпимые муки, чудом Божиим возвращенный из небытия, отец Михаил нашел в себе силы написать обо всем происшедшем с ним, детально проанализировать свои ощущения на грани между жизнью и смертью.

В МОМЕНТЫ ГИБЕЛИ ОРГАНИЗМА

Реанимация, нейрохирургия, кровь, боль и смерть... Мои повреждения были столь серьезными, что в первые дни после аварии врачи не могли дать никакой гарантии, что я выживу. Первое, что я вспомнил, было ясное ощущение - душа моя покидала тело. Происходило это шесть раз... Разумеется, эти моменты остались только в моей памяти, как-то зафиксировать их в тяжкие для меня минуты я не мог.

Первая встреча с миром иным - настолько неожиданно и резко это произошло, что я, к сожалению, смутно помню сам момент расставания души с телом. Хорошо помню ощущение легкости, когда, как при глубоком вздохе, пришло прекрасное ощущение освобождения от больной, разломанной плоти. Постепенно, но весьма реально включалось восприятие звука, цвета, формы. Я уходил в неповторимо прекрасный, восхитительный мир, причем впечатление неземного, неощущаемого ранее состояния нарастало. Сквозь болевой, кровавый мрак вдруг постепенно появился непередаваемо чудесный свет - он был похож не на всполохи лампы, прожектора или светильника, это был весь мир, пронизанный светом-жизнью.

Мои первые движения сопровождало какое-то богослужение: молитвы, песнопения мужских голосов. Было ощущение чего-то родного, знакомого - да ведь это душа перекликнулась с родным монастырем! Как я узнал гораздо позднее, там совершалась непрерывная молитва трое самых страшных для меня суток. Вот она - реальная рука христианской помощи.

Задумайтесь: как страшно, что многие наши современники совершенно не знают, не понимают невидимой, но реальной силы молитвы. А я свидетельствую, что слова молитв, и особенно в такие труднейшие минуты, сопровождали меня, беспомощного, нежно поддерживали, заботливо направляли, вселяя спокойную уверенность в несокрушимости Божией силы. При этом у меня было ясное понимание своей плотской, греховной слабости, но рядом - несгибаемой силы помощь Господня...

Затем я начал ощущать тончайшие переливы музыки - это звучали духовные песнопения, красоту которых не описать человеческими словами. Это был не земной и даже не церковный хор, пусть и высочайшего профессионального уровня. Душа ясно понимала: поют Небеса. Такого на земле я не слышал. Увиденное за этой тонкой невидимой чертой, отделяющей меня от земли, таково, что все человеческие таланты неспособны даже приблизиться к этому неземному Царству совершенства.

Хочу подробней рассказать о том свете, которого коснулась моя душа в первые минуты перехода в мир иной. Как художник, я заметил, что эти неземные, хрустально-серебристые, нежно-золотистые переливы вмещают еще и сложнейшие, тончайшие оттенки, размывки, переходы, над которыми может долго, но безрезультатно трудиться целый коллектив профессиональных живописцев. Честно говоря, мне очень тяжело передать словами все виденное. Понимаю свое недостоинство и не могу судить, что именно было мне показано. Но почему-то пришли на ум слова: "Опиши словами нетленный Божий свет Фаворский". Не дерзаю говорить, что я видел хотя бы отблеск этого света, но нельзя найти слова в человеческом лексиконе, способные выразить мои ощущения... Глядя на пространство, наполненное миллиардами вроде незаметных, но реально ощутимых, чудных цветовых переливов, я невольно подумал, что перед моими недостойными глазами дышит, живет мир Божий (прости, Господи, если уместно здесь простое человеческое слово). Было ощущение, что этот цветовой мир действительно наполнен жизнью (ко всему прочему, я прямо оттуда получал ответы на все волнующие меня вопросы).

Размышляя над этим видом Вселенной Господней, я вдруг ясно понял, что все мы, земные люди, живем как-то не так, зачастую, по нашей греховности, не попадая в этот радостный ритм течения жизни, в это невидимое вселенское дыхание, созданное Богом. А вот великие христианские подвижники, на мой взгляд, своей неусыпной, длительной молитвой поднимали себя до этих высот ощущения ритма Божиего Света. Вспомним примеры из жизни преподобных отцов: Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Оптинских старцев, великомученицы Параскевы, целителя Пантелеймона, современных страстотерпцев, мучеников за веру Христову... Этот список можно продолжать бесконечно... Многие люди свидетельствовали: в моменты усиленной молитвы, высокого духовного напряжения от лица этих людей исходил свет, от тел - сияние, в зимнем, снежном лесу открывались цветы и травы, в промерзшем карцере страшного лагеря согревала дивная молитвенная ночь... Исчезало восприятие боли, не обжигало кипящее в котле масло... Изменялась даже окружающая природа: трава, листья на деревьях, появлялись нежданные цветы в снегу, необычные свечения и прочее...

Люди ощущали эти необычные явления, потому что на их глазах в молитвенной силе подвижников наглядно проявлялась безграничная сила Божия, которую мы, грешные земные люди, просто никогда не видим...

Уже во время своего выздоровления в книге "Страшный Суд Божий" я прочитал о видениях Григория, ученика святого Василия Нового Царьградского: "И в тот час вся земля и весь воздух на ней воспылал снеговидным пламенем, и совершалось это чудо продолжительное время, и поднялось сие пламя снеговидное в высоту небесную, и сошло с высоты небесной бесчисленное множество селений Божиих чудной красоты с храмами Божиими и палатами... И слышен был несмолкаемый глас шума празднующих, глас непрестанного веселия духовного. Там непрестанный покой, неиссякаемая радость, вечное торжество, вечный праздник - Вечная Пасха Нетленная!"

Как эти слова, сказанные много веков назад, были близки к моим чувствам! В который уже раз я убедился, что сочинить все это по своей воле человек просто не в силах. Ощущение счастья, которого я, недостойный, коснулся в свои тяжкие минуты, не оставляет меня до сих пор: радость, молитвенная легкость и безграничный покой... Слава Богу за все!

Кстати, врачи удивленно поглядывали на меня, когда слышали сказанные мною слова, столь странные в таких мучительных обстоятельствах:

- Радость какая!..

- Как возможна сейчас какая-то радость? - недоумевали они.

РЕАЛЬНЫЕ ВСТРЕЧИ В МИРЕ ТОНКОМ, БЕСПЛОТНОМ

И вот начались мои встречи в этом чудном неземном пространстве. Особо хочу подчеркнуть, что эти встречи по реальности и информативной насыщенности отличались от бредового состояния больного, вызванного болью или действиями сильных медицинских препаратов. Как правило, в таких случаях больное сознание человека каким-то образом выбирает из памяти лики людей, живых и усопших, хаотично связывая их воедино в каких-либо фантастических действиях.

При переходе моей души в мир иной я встречался только с усопшими людьми, близкими и важными для меня. И никакого хаоса - встречи четкие, ясные, осмысленные, с важными для меня откровениями, нужными сведениями.

Здесь необходимо ответить на один важный, по мнению многих, вопрос: "Действительно ли в эти моменты тело мое было вне жизни?" Вот мнение преподобного подвижника V века Иоанна Кассиана:" Часто это (духовное видение) начинается у умирающего еще до смерти, и, все еще видя окружающих и даже беседуя с ними, они видят то, чего не видят другие".

Первым, кто появился на моем пути, был усопший духовный наставник, бывший секретарь Днепропетровской епархии, протоиерей Константин Огиенко. Лицо его, как всегда, жизнерадостное, с улыбкой:

- Вот и "старец" наш появился. Рановато...

Многие мне задают вопросы - какой он имел вид, во что был одет? Мне во всех потусторонних встречах очень четко запоминались только ясные лица усопших, на которых особенно выразительными были глаза. Очевидно, это самое характерное в человеке.

Именно глядя друг другу в глаза, мы безмолвно общались, через глаза текла нить нашего разговора. Теперь знаю, что наше земное выражение "Глаза - зеркало души" - не случайно, оно находит объяснение в Священном Писании: "Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно" (Мф. 6, 22-23).

Дай нам, Господи, сил, чтобы глаза наши наполнялись светом чистоты, любви и правды, чтобы не стыдно нам было перед людьми поднять свои очи...

Во время этих встреч одежду я видел очень смутно: какие-то серебристо-переливающиеся накидки, покрова. Не разглядел ни рук, ни ног. В этой связи весьма интересно мнение иеромонаха Серафима (Роуза): "Если кто-то склонен к излишнему буквализму в отношении этих видений, то следует, наверное, сказать, что, конечно, формы, которые принимают эти видения - не обязательно "фотографии" того, в каком положении находится душа в ином мире, но скорее образы, передающие духовную правду о... состоянии души".

Общение с отцом Константином шло весьма активно, но не через нашу обычную речь. Мы общались, обмениваясь информацией мысленно, глядя друг другу в глаза. Никаких затруднений этот необычный способ общения у меня не вызывал, очевидно, наши души прекрасно это умеют делать.

В этой встрече я держал строгий ответ за все свои духовные шаги. Ясно, четко, прямо обсуждался порядок моей жизни. Не было никаких возможностей умолчать о чем-либо неприятном для тебя: ведь общение идет, как естественное дыхание организма. А человеку невозможно дышать слегка, немного. Так же полно, как вдох и выдох здесь, на земле, мы будем "выдыхать" из себя все допущенные нами ошибки там, на Небесах.

Часто во время нашего разговора я чувствовал огорчение своего наставника, а иногда - радость. Но не было ни упреков или выговоров, ни восторженных похвал - все ровно, спокойно, мне же было все предельно ясно: что я сделал так, а что не совсем правильно. Верно заметил один близкий мне священник, слушая мой рассказ: это была встреча ученика, написавшего работу на экзамене, со своим преподавателем. Мои ответы как ученика очень часто мне самому не нравились, ужас охватил меня, когда я понял, что с этими же вопросами ко мне сейчас нагрянет черное бесовское племя и предъявит свитки с записями всех моих прегрешений. С трепетом я поведал об этом своему любимому отцу Константину и услышал в ответ серьезные и радостные слова:

- Вот и прекрасно, что все это понял, самое главное, что вовремя. А теперь возвращайся назад - тебя ждут дела, люди. Помни до конца дней своих все, что видел здесь, и расскажи людям.

Развернул он меня в ту сторону, откуда я прибыл, - и я почувствовал его увесистый дружеский хлопок по спине (хотя и понимал, что ни спины, в нашем понимании, ни рук там не было). Вот так - с улыбкой и пониманием, с добрым отеческим наставлением - встретил, вернул меня назад протоиерей Константин Огиенко. Как происходило духовное общение? У епископа Феофана Затворника я нашел интересное мнение: "...душа по выходе из тела вступает в область духов, где как она, так и духи являются действующими по тем же формам, какие видны на земле между людьми: видят друг друга, говорят, ходят, спорят, действуют. Разница только в том, что там область утонченного вещества, эфирная, и в них все потому утонченно-вещественно и эфирно".

При последующих переходах моей души в мир бестелесный произошла нежная встреча с моей усопшей мамочкой. Измученная тяжелой смертельной болезнью на земле, она твердо шла к Богу. И теперь я увидел ее в сиянии, которое не выразить земными словами! Нам обоим так хотелось остаться вместе... Но, упреждая мой вопрос, она сказала уверенно:

- Благословения Господня на это нет. Возвращайся назад. Крепись, трудись - тебе там сейчас будет трудно и больно.

Ее глаза, глаза любящей матери, излучали немую скорбь за те часы в болезненных корчах, которые мне еще предстояло выдержать. Но не услышал я от мамы ни слова мирских страданий и охов, к которым мы так привычны здесь, на земле, и которые, как правило, ни к чему доброму не ведут.

Были и другие встречи с духовными людьми, со знакомыми и родными, но они не представляют большого интереса для читателя.

Сейчас меня поражает последовательность духовных встреч в Божием мире: первым появился усопший духовный наставник, и только потом - мама.

ПОКАЯНИЯ ОТВЕРЗИ МИ ДВЕРИ, ЖИЗНОДАВЧЕ!

В переводе с греческого слово "покаяние" означает изменение сознания, возвращение его на путь истины, то есть покаяние - это подвиг благочестивой жизни, умоляющей Бога о прощении всех прежних грехов. Или, как говорит святой Иоанн Лествичник: "Покаяние есть возвращение крещения", то есть очищение совести. К этому можно добавить фразу Исаака Сирина: "Покаяние есть корабль, а страх - его кормчий, любовь же - Божественная пристань... И когда достигнем любви, тогда достигнем мы Бога, и путь наш совершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец и Сын и Дух Святый".

Как раз покаяния - этого дивного, чистого явления - нам всем так не хватает. В один из моментов на грани жизни и смерти я наблюдал весьма впечатляющую картину.

Душа моя, поднимаясь над землей, вдруг увидела внизу большую группу людей, которые старательно, даже как-то упоенно перебирали груды мерзкого вида бумаг, документов, папок и т. д. Они в них что-то вычитывали, потом скорбели или, наоборот, неистово радовались, обсуждая друг с другом прочитанное.

Поднимаясь еще выше по какой-то немыслимой спиральной линии, я вдруг обратил внимание на необъятные просторы земли, на которых тысячи, миллионы людей были заняты этой ужасающей, непонятной работой. На мои недоумения я получил заботливый ответ, исходивший откуда-то из дивных переливов света.

- Да, это все мирские, земные дела, суета... Перебирают они все, как им кажется, важное, - услышал я.

Но в этой громадной грязно-серой массе выделялись отдельные люди, у которых возле груди, рук, головы вдруг зажигался примерно тот же несказанно красивый свет, которым меня поразил мир иной в самом начале. Я увидел, что они прилагают для этого немалые усилия.

Представьте себе: движутся с земли души усопших людей. Большая часть блекло-тусклые, их очертания как бы искажены, размыты. А какая-то, довольно малая, часть душ переливается негасимым, неземным светом, в сиянии пересекая необозримые пространства.

- Смотри внимательно, - помогает мне невидимый голос, - люди, копаясь в ужасающей пыли земных грехов, покрыли свои души грязной коркой. На них же смотреть страшно. А где-то человек, пытаясь уйти от этой грязи, принимает искреннее покаяние. Вот этот его шаг и ломает невидимую мерзкую корку, и человек начинает светиться, радоваться. Свет от этих душ - это то, к чему всех вас призывает Господь Вседержитель: любовь! Любовь к Богу и ближнему своему.

Так просто и легко мне стало. Да ведь мы все наполнены этой дивной любовью еще с момента духовного рождения - Крещения. Посмотрите внимательно в глаза маленькому несмышленому ребенку: какая чистая детская любовь в его душеньке! А мы, взрослые, разумные вроде люди, в земной суете, в немыслимом мирском раздражении, как почувствуем эту любовь? Тут уместно вспомнить слова Иоанна Лествичника, что покаяние - возвращение Крещения.

Вот ведь в чем простота и вместе с тем такая тайна для человека: покаявшись со слезами, от всего сердца в своих прегрешениях, злодеяниях, преступлениях - обретает человек крещенскую любовь Господню и начинает светить людям. Дай Бог нам всем ощущать этот свет и научиться открывать его для своей удивительной души, которую мы сами еще толком не знаем.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДУШИ В ПОКИНУТОЕ ТЕЛО

Воспоминания о неоднократном возвращении души в разбитое, искалеченное тело - весьма невеселые. Душа до мелочей помнит состояние тела, в котором только что пребывала, прекрасно сознает жесткий дискомфорт этого тела, находящегося, мягко выражаясь, не в полном порядке. Однако без всякого ропота, с послушанием двигаюсь обратно.

Прежде всего, поражает тот ужасающий мрак, который застаешь на месте разлучения с телом. Пусть не обидятся работники больницы - у них там все освещено, прибрано, в полном порядке. Просто представьте себе резкий переход от сияния Божиего света на Небесах к нашим земным условиям, как бы старательно о них ни пеклись!

Увидел я весьма неэстетичный стол, на котором лежал ужасный бесформенный мешок. Это я таким образом воспринял свое разломанное тело. Его содержимое, образно говоря, напомнило мне какой-то склад важных деталей (это уже было впечатление автомобилиста), причем эти детали были совершенно не связаны друг с другом, не работали в едином ритме. Когда я, придя в себя, рассказал врачу о таком восприятии своего организма, он даже развеселился, но потом серьезно добавил:

- Это вполне очевидно, но мы с вами постепенно все это поправим (жалко только, что Бога тут он не вспомнил - ведь без него-то мы уж точно ничего бы не поправили. - Авт.), и все ваши расстроенные органы постепенно включатся в общую работу организма.

Далее пошла рядовая, тяжелая работа по включению, оживлению организма, но не очень хочется и самому вспоминать об этих подробностях, да и читателей ими волновать.

Много людей навещали меня, волнуясь обо мне.

- Все нормально, - улыбаясь, отвечал я на их вопросы.

В это тяжкое время я убеждался, что с улыбкой жить легче, точнее - легче остаться жить. Хочу отметить, что здесь, на земле, в периоды моего полуобморочного, сонного состояния меня действительно мучили всякие невероятные эффекты. Я видел какие-то боевые действия, ночные десантные бои, взрывающиеся гранаты, вертолеты. Говорят же, что в таком состоянии без различных видений, галлюцинаций не обходится. В самом деле, и они были, нужно только стараться различить болевую, лекарственную реакцию изувеченного тела, пораженного мозга, от той реальной благодати Божией, о которой идет речь в этой работе.

источник

Скачать или прочитать книгу "Между жизнью и смертью"
протоиерея Михаила Овчинникова в полном объёме можно в
Библиотеке сайта СмертиНет.ру


 
Re: Между жизнью и смертью
СообщениеДобавлено: 20 дек 2012, 18:58 
Не в сети
Аватара пользователя

Ирочка ,спасибо обнимаю

Цитата:
Дай нам, Господи, сил, чтобы глаза наши наполнялись светом чистоты, любви и правды, чтобы не стыдно нам было перед людьми поднять свои очи...

люблю люблю люблю


 
Re: Между жизнью и смертью
СообщениеДобавлено: 17 дек 2013, 13:46 
Не в сети
Аватара пользователя

Видение мытарств монахини Сергии (Клименко).
«Даруй ми зрети моя согрешения».

Изображение
Монахиня Сергия (в миру Татьяна Ивановна Клименко) родилась 2 января 1901 года в
Ростове-на-Дону в дворянской семье. По окончании гимназии, в 1918 году,
она поступила на историко-филологический факультет Донского
университета, который ей не удалось закончить из-за гражданской войны. В
1921 году мать Сергия уехала в Кисловодск, где зарабатывала на жизнь
стиркой и частными уроками.
Замесяцдокончины,начиная с праздника Рождества Пресвятой Богородицы, матушка ежедневно с глубоким покаянием причащалась Святых Таин. Ее соборовали. 7 октября 1994 года, накануне дня своего Ангела, монахиня Сергия мирно отошла ко Господу.
В молодости, очевидно по молитвам ее духовного отца иеромонаха Стефана, ей было дано видение — прохождение мытарств, которое она впоследствии подробно записала.
В 1923 году в ее жизни произошла знаменательная встреча с великим старцем, тогда еще молодым, но духовно умудренным иеромонахом Стефаном (Игнатенко), насельником Второ-Афонского монастыря на горе Бештау, в десяти километрах от Пятигорска. Отец Стефан повел ее твердой поступью по пути духовного совершенства. Вскоре, ища уединения, отец Стефан ушел в затаенную пустынь, в горы, а Господь послал матушке другого великого наставника — архиепископа Иннокентия (Ястребова), который, найдя ее уже достаточно подготовленной, в 1925 году постриг в монашество с именем
Сергия.

В 1927 году владыку Иннокентия арестовали. Перед арестом он благословил матушку спешно уехать из Кисловодска. Так она очутилась в пустыни Покровской, расположенной на Мархотском хребте Кавказских гор.
Но воли Божией на явное монашество, по словам матушки Сергии, не было, и
всего лишь два года пожила она не в миру. Узнав о том, что скиты по Черноморскому побережью закрыты, а все духовенство и монашествующие привезены пароходами в Новороссийскую тюрьму, матушка Сергия испросила благословения ехать в Новороссийск и носить передачи арестованным.
В 1929 году ее саму арестовали, отвезли в Бутырскую тюрьму и через несколько месяцев отправили по этапу в Соловки. Но до Соловков мать Сергия не дошла: тяжело заболела костным туберкулезом, была оставлена в
Кеми, а в 1931 году освобождена.

А дальше, в 30-е годы, происходит то, о чем она никогда не думала. Владыка Антоний (Абашидзе) благословил ее учиться в Московском мединституте, "служить Богу на этом
святом поприще". И матушка становится врачом — до войны работает в Москве, затем в Вышнем Волочке Тверской области. Ее духовная жизнь не ослабевала, а с годами становилась все более напряженной. Следуя завету своего первого духовника отца Стефана: "Более всего нам подобает читать преосвященного Игнатия", — она не только читала, но и знала наизусть многие произведения епископа Игнатия Брянчанинова, следовала его советам в отношении внутреннего делания.
Выйдя на пенсию после смерти матери, монахиня Сергия в 1955 году переехала в Эстонию и поселилась близ Пюхтицкого монастыря. Она посещала все монастырские службы, посильно помогала заболевшим сестрам, но постриг ее продолжал оставаться
тайным вплоть до 1975 года, когда матушка игуменья Варвара "открыла" его. В 1987 году она благословила мать Сергию перейти из "хибары", в которой та жила, в "ограду" монастыря. В монастыре матушка несла послушание: в храме — чтение синодиков, в келье — псалтири.

Монахиня Сергия стяжала глубокое смирение и высокий молитвенный настрой. "Желаю
всегда носить в сердце своем имя Господа нашего Иисуса Христа", — говорила она.

В январе 1924 года я болела тяжелым воспалением легких; неделю держалась
температура 40,80. На восьмой день болезни я видела сон или видение (не знаю, как назвать), о котором хочу рассказать.

В то время, к которому относится это событие, я уже три года жила, руководясь советами отца Стефана, иеромонаха Успенского монастыря на горе Бештау.

В течение недели болезни сознания я не теряла; в ту памятную ночь я вполне
ориентировалась в окружающей обстановке, не спала и видела отчетливо всю комнату, спящую родственницу на соседней постели и зажженную свечу. Я силилась читать про себя Иисусову молитву. Сначала все шло как обычно, но потом я стала ощущать злую силу, сопротивляющуюся молитве Иисусовой и стремящуюся меня отвлечь от нее: то плыли передо мной пейзажи дивной красоты, то звуки симфонического оркестра врывались в мое сознание. Один момент — я залюбуюсь, заслушаюсь, оставив слова молитвы, и... злая сила потрясет меня всю до основания.

В такой борьбе, томясь от жара, но в полном сознании, я вдруг вижу перед собой отца Стефана с крестом на груди. Отдавая себе отчет в невозможности его появления, я начала читать «Да воскреснет Бог...», памятуя совет отцов. Отец Стефан дожидается окончания молитвы, говорит с улыбкой «Аминь» и... берет меня.
Иным словом я не могу выразить пережитого, — в мгновение ока душу взял из меня.

Мы очутились с ним словно в недрах земли и шли по высоким обширным пещерам, расположенным, как я чувствовала, где-то в глубине недр.

Я была в монашеском, скорее в послушническом одеянии, а отец Стефан — в своей обычной черной рясе. Он шел впереди, а я следом за ним. Путь наш шел по берегу ручья с черной, быстро текущей водой. Его русло пересекало пещеру, и мы направились к истоку его. Я подумала о том, что может означать этот поток, и мгновенно почувствовала, как отец Стефан подумал мне в ответ: "Это мытарство за осуждение" (далее также мы не говорили, но общались мысленно). Я поняла, что нахожусь на мытарствах, которые мне пришлось бы пережить, если бы я тогда умерла.

Мы подошли к истоку черного ручья и увидели, что он вытекает из-под огромных, мрачных, тяжелых дверей. Я "услышала" мысли отца Стефана, объясняющие мне, что там, за этими ужасными дверями, мытарства за смертные грехи. Чувствовалось, что там царят невообразимый ужас и страдание.

Отец Стефан повернул от этих врат назад, и я вдруг увидела на дне его мою знакомую, которая и до сих пор жива. Отец Стефан, повернувшись ко мне, подумал с каким-то ударением: "Осуждение (ближнего) никогда не прощается". И я с необычайной яркостью ощутила свою виновность в отношении этого греха и невозможность оправдать себя. С
ужасом взмолилась я о душе, погруженной в черные воды, и... вдруг она вышла оттуда в своем человеческом облике и притом сухая. Отец Стефан объяснил мне, что если бы эта раба Божия умерла в том состоянии, в какой она была тогда, то она мучилась бы вечно. По милосердию и смотрению Божию ему ей будут дарованы при жизни великие страдания, которые помогут ей очиститься от этого греха.

Каким-то образом мы с отцом Стефаном поднялись на более высокий ярус. К сожалению, память мне изменяет в последовательности изложения виденного, но, насколько помню,
мы далее очутились словно в магазине готового платья.

Необычайная духота, скука и уныние составляли как бы воздух этого помещения. Я
увидела множество одежды, висящей рядами, и между ними свою душу в виде какой-то одежды, распяленной на вешалке. Тут же стояла как бы клетка, в которой томилась тщательно одетая женская фигура: она словно умирала и не могла умереть от скуки. Я поняла, что все это представляет мытарство за мшелоимство, за суетную любовь к красивым одеждам.

(Должна оговориться, что мне очень трудно излагать виденные образы, слова не
могут передать их тонкость и необычайную убедительность. Все сейчас звучит грубо и вместе с тем бледно.)

Меня тут охватило необычайно рельефное и яркое ощущение виновности, чувство невозможности оправдаться — "непщевати вины о гресех": такой осязательной вина никогда не ощущалась при жизни. Множество висевших одежд — это были мои
мысленные пожелания, даже и неосуществившиеся.

Отец Стефан провел меня дальше. Тут я увидела состояние душ моих родственниц, которые тогда еще были живы: они без конца перекладывали с места на место чистое
белье. Невыразимой тоской и томлением духа повеяло на меня от этой картины. Отец Стефан мне объяснил, что так они бы мучились, если бы тогда умерли. В пояснение могу сказать, что эти родственницы проводили жизнь спокойную, нравственную в обывательском смысле слова, но эгоистичную. Они спали в житейском уюте, были убежденными "старыми девами". Отец Стефан вывел меня и из этого кольца. Мы пошли дальше, и вдруг наш путь преградили весы.
На одну чашу беспрерывным потоком падали мои добрые дела, а на другую с
сухим треском сыпались пустые орешки. Они только ударяли по левой чашке весов, но, несмотря на это, пустая чаша перевешивала полную. В их треске звучала злая насмешка надо мной: эти пустые орешки изображали собой самоуслаждение, сопутствующее моим добрым делам, тщеславие, их обесценивающее.
Пустые орешки перевесили...
Первая чаша взвилась высоко. Я стояла безответная, убитая, осужденная...
Вдруг на правую чашу упал кусок пирога (или торта) и перевесил. Словно кто-то
в долг дал мне, но что дал — я не поняла. Возможно, это были чьи-то молитвы. Весы исчезли, путь опять был свободен. С трепетом я следовала за отцом Стефаном, и вдруг перед нами предстала гора пустых бутылок.
Что-то нелепое, глупое было в ней. Гора словно надувалась, величаясь. Это, увы, была моя гордость. Непередаваемо остро я почувствовала всю глупость и ложность ее. И опять остановилась, не находя мысли, оправдывающей меня.

Если бы я уже умерла, то должна была бы трудиться на этом месте, чтобы словно откупорить каждую пустую бутылку, и это было бы мучительно и бесплодно.

"Еще не умерла", — подумал отец Стефан и как бы взмахнул гигантским штопором, вскрывшим сразу все бутылки. Этот штопор символизировал собой благодать. Путь открылся, и мы пошли дальше. Оглянувшись, я заметила, что по моим следам ползет
большая длинная слюна с лицом женщины, неотступно с ненавистью глядящей
на меня, следящей своими нечеловеческими, злобными глазами за каждым моим движением. Она словно хотела броситься на меня, подползая, и задушить, обвив змеей. Помертвев от ужаса, я поняла, что это страсть раздражительности и вместе с тем бес раздражительности, преследующий меня. Отец Стефан отстранил попытки слюны обвить меня словами: "Еще не умерла". В непрестанном сопровождении этой слюны мы вошли куда-то.

Слева бушевала бурная река со множеством людей, как бы яростно бьющих друг
друга бревнами. При виде меня они неистово закричали, замахали бревнами,требуя меня как должницу. Это было мытарство гнева. Надо ли говорить, в каком ужасе была я!

Со словами "еще не умерла" отец Стефан повернул вправо, и мы очутились перед запрудой. Шли сложным шлюзом, состоящим из системы тонких трубочек, сквозь которые просачивалась вода.
Как будто в этой картине не было ничего страшного, но нестерпимым ужасом и мукой веяло от нее. То было мытарство гнева сдержанного, непроявленного, внутреннего. Система тонких трубочек необычайно убедительно изображала сплетение тайных помыслов памятозлобия, недоброжелательности. Если бы я умерла, то должна была бы словно протискиваться сквозь все эти трубочки, мучительно и бесконечно переходя
из одного состояния в другое, потому что в свое время утонченно сложно работала во мне сдержанная мысленная злоба. Снова ужас неизбывной вины, и снова избавляющие слова отца Стефана: "Еще не умерла, может покаяться".

Повернув обратно, мы снова сбоку увидели бурную реку и слюну, не покидающую меня
сзади по-прежнему. Отец Стефан спас меня от поползновений обвить и задушить меня.
Нужно отметить, что я страшно боролась с этим сном-видением, читая «Да воскреснет Бог...», и пыталась проснуться. Отец Стефан словно отпускал меня на время, я приходила в себя в знакомой обстановке и опять против воли "уходила из себя".

Мы поднялись выше и вошли в какое-то небольшое помещение, являющееся частью большого, словно это был отгороженный угол комнаты. В нем стояли какие-то уроды,
потерявшие образ человеческий, — трудно мне выразить это, но они были как бы "покрыты срамом", словно облиты помоями. Тут я поняла, что значит безобразие, оно воистину есть потеря образа и подобия Божия, так как это были люди, употреблявшие великий дар Божий — слово — на похабщину, любившие в своей земной жизни неприличные анекдоты. Я с облегчением подумала, что уж этим-то я не грешна, и вдруг услышала, как эти чудовища заговорили хриплыми, нечистыми голосами: "Наша, наша!" Я обомлела и с кристальной ясностью вспомнила, как, будучи ученицей младших классов,
сидела с подругой в пустом классе и писала в тетради какие-то глупости, кажется, я никогда об этом и не вспоминала.
Опять неоплатный долг! Нечем покрыть, нечем оправдаться! В отчаянии, закрывая
глаза, чтобы не видеть этих омерзительных уродов, я бросилась к отцу Стефану и, услышав в своем сердце его мысли-слова "может покаяться", проскользнула за ним к выходу, где у наружной стороны этого закоулка стояла как бы лабораторная колба. В ней сидела крошечная фигурка, в которой я с изумлением узнала себя: то было мытарство за грех гадания; моя душа, умаленная, униженная, задыхалась, умирая, за то, что гадала я давно в юности, очень недолго и несерьезно, и забыла об этом, не думая,
что унижала гаданием свою душу, которой подобало быть по своей сущности в общении только с Богом, Творцом своим! Я почувствовала, как умаляет бессмертную душу гадание, превращая ее словно в безжизненный лабораторный препарат.

С трепетом последовала я за отцом Стефаном и подошла к какому-то бассейну с золотистой, беспрестанно вращающейся, расплавленной жидкостью. Как будто ничего устрашающего не было в этом, но смертельной мукой повеяло на меня: это мытарство за тайные извращенно-плотские помыслы. Лиц здесь никаких не было; идя дальше и
словно наклонившись, я увидела как бы сквозь окна нижнее помещение, вроде отделения кондитерской: там рядами стояли мириады пирожных, конфет, изображавших мою любовь к "сладенькому" — гортанобесие. В строгом порядке, в каком стояли эти кондитерские изделия, таилась бесовская ехидность, — они, бесы, возбуждали во мне эту страсть, они же старательно и запоминали содеянное. Если бы я умерла, то должна была бы снова все это поглощать, но уже без желания, нестерпимо страдая, как бы под пыткой. Знакомые спасительные слова "еще не умерла" дали мне возможность идти дальше.

Тут мы встретили сбоку нашего пути цветок, чудесный по цвету и нелепый по форме. Он представлял собой лепестки дивного розового цвета, свернутые в трубочку. Лепестки без корня как-то нелепо выходили из земли. Это была душа моего знакомого.
Отец Стефан подошел, обрезал, укоротил лепестки, словно перекроил весь цветок, и, глубоко укоренив его в земле, сказал: "Теперь принесет плод".

Поблизости стояла фигура моего двоюродного брата. Она как бы потеряла свою
субстанцию и представляла собой сплошную военную амуницию, не имея в себе жизни: его психика как бы претворилась в военную форму, словно
души-то собственно и не было.
Брат был тогда жив. Он любил свое военное дело безыдейно, безотносительно, так, как любят "искусство ради искусства", считая его единственным подходящим для себя занятием.

Мы вышли из этого отделения, и тут (не помню, возможно, и раньше) я заметила, что одежды на отце Стефане стали иными: черная ряса превратилась в пурпурную бархатную мантию, и шел он как победитель. Я старалась наступать на следы его ног и когда сбивалась, то из-под пола выползали змеи, пытаясь ужалить меня.

Мы вошли в помещение, в котором стояли невообразимые уроды: одни из них были огромного роста, но с крошечной головой, другие — с огромной головой, насаженной на слабое тонконогое туловище. Рядом с ними стояла, увы, и я в виде огромной
мертвой монахини, как бы высохшей или деревянной, безжизненной. Все это не представляло собой мытарства, но изображало людей, занимающихся неумеренными подвигами, проводящих самочинно подвижническую жизнь, без послушания и руководства.

Великаны с булавочными головками — это те, кто предается неумеренному телесному подвигу; головастики на тонких ножках — это лица, проводящие жизнь в умствованиях за счет всего остального. У одних — телесный подвиг, у других была слишком развита
рассудочность. Вследствие самочиния и ревности не по разуму ни у тех, ни у других не могло получиться гармонического развития.
"Деревянная монахиня" говорила мне о том, что придет время, когда я оставлю
послушание отцу Стефану и займусь самочинными подвигами. Я в ужасе взмолилась Пречистой Богородице, и тут мои одеревеневшие было ноги оторвались от пола и снова получили возможность двигаться.
Должна сказать, что пережитое здесь мне очень трудно передать: в тот момент
сгладились грани времени, настоящее слилось с будущим, и, молясь тут Пресвятой Владычице, я в то же время, перешагнув какой-то промежуток времени, молилась и о будущем. (Так все и случилось, когда в 1929 году я, нарушив советы отца Стефана, ушла в раскол, не признавая митрополита Сергия, покойного патриарха. Отломившись от древа жизни, я действительно внутренне высохла, омертвела и только по заступничеству Пресвятой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно Церкви.) Это было не мытарство, а как бы образ будущих моих уклонений от правильного пути ко
спасению.
Далее мы очутились в высоких просторных залах. Они были красивы, но как-то чуждо холодны душе. Это были как бы храмы без Бога.
Мы долго шли: храмы сменялись один другим, и я тоскующим взглядом обводила их высокие, готического стиля своды. Еле передвигая ноги от усталости, я услышала мысленный укор отца Стефана: "Зачем много мечтала,ведь это все твои мечты!"
Наконец мы вошли в другое — светлое продолговатое помещение. Чувствовалось, что мы находились уже далеко от тех недр, откуда начали идти. Вдруг справа раздался как бы барабанный бой, и мы увидели живого святителя Феодосия Черниговского, стоящего во
весь рост в киоте. Он словно улыбался и напомнил мне о моем оставлении молитвенного обращения к нему. Я действительно вспомнила, что перестала почему-то поминать его на молитве.
Когда мы пошли далее, то стали встречаться по дороге аналои, около которых мы останавливались. Я опускалась на колени и исповедовалась: первый раз отцу Петру (нашему соборному протоиерею), а потом неведомо кому. Отец Стефан стоял при этом
рядом. Это представляло собой изображение дальнейшего моего пути ко спасению через частое таинство исповеди. Отец Стефан действительно вскоре ушел в пустынь, и я исповедовалась в первый раз у отца Петра, а затем у кого Бог пошлет.

Вдруг путь наш преградило дивное явление: представьте себе лепестки розы, пронизанные лучами солнца, и вот сотканный из подобного кроткого сияния, весь розовый и вместе золотой, в полном архиерейском облачении стоял перед нами святитель Николай Чудотворец.
Я пала на колени и, склонясь ниц, видела душевными очами, как святитель Николай поцеловал отца Стефана в щеку. Я испытала пламя жгучего стыда. Мучительно заныли все язвы душевные, словно обнаженные и освещенные изнутри этой потрясающей близостью со святостью.
Не могу передать никакими словами то ощущение, потускневшее сейчас от
времени, ощущение всеобъемлющее, подавляющее, своего недостоинства,
нечистоты, невозможности прикоснуться, поднять глаза. Я поняла это сердцем, почему грешнику нет места в раю, — он не может вынести ощущения близости к святыне...
Совершенно потрясенная, я увидела себя вновь идущей за отцом Стефаном.
Вскоре я почувствовала, что Матерь Божия может спуститься к нам. Но моя немощная, грехолюбивая душа заметалась отчаянно от невозможности непосредственного общения со святыней.
Мы заметно приблизились к выходу.
Когда мы вышли на воздух, то и здесь, у наружной стены, увидели одну монахиню, которую как будто подбрасывали на доске. Я не поняла значения виденного, тем более что она была еще жива.
Мы с отцом Стефаном пошли по дороге и вошли в храм. В его притворе царил полумрак, а в главной части храма сиял свет.
Вокруг колонн сидели какие-то фигуры. Мы прошли в главный придел — и я замерла
от чудного видения: перед иконостасом, высоко в воздухе, облитая лучами света, падавшего косо из окна храмовой стены, стояла стройная фигура.

Это была дева, облаченная в пурпурное одеяние, ниспадавшее мягкими складками. Она стояла легко и свободно в лучах света, и я, вглядываясь в нее, чувствовала, что знала ее когда-то. Она была воплощением благородства и красоты, печать образа Божия лежала неискаженно на ней... "Образ есть неизреченныя Твоея славы..."
"Кто ты, милая, родная, бесконечно близкая?" — шептала я, не в силах оторваться от дивного облика. Тщетно силилась я вспомнить. Минутами мне казалось, что вот-вот я
ее узнаю, вспомню ее, но потом опять словно туманом заволакивало все внутри. И вдруг я узнала ее — это была моя душа! Душа, данная мне Творцом, душа в том девственном состоянии, в каком она вышла из купели крещения. Образ Божий в ней не был еще искажен. Вокруг нее в воздухе овальным кольцом, выше и ниже ее, стояли святые, заступники ее, молитвенники, но их я не узнала. Один, помнится, был в древних
святительских одеждах.

Из окна храма лился чудный свет, озаряя все кротким сиянием. Я не сводила глаз, глубоко потрясенная, но вдруг из серого сумрака притвора выступила одна из сидевших там фигур. Это было ужасное, несказанное чудовище на свиных ногах, с огромными черными губами поперек живота, безобразная, низкая баба... Она властно подходила
ко мне, как к своей должнице, и — о ужас! — я узнала в ней свою душу, душу в том состоянии, в каком она находится сейчас: безобразная, исказившая в себе образ Божий...
Слов нет выразить, что было тогда в моем сердце...
Отец Стефан отстранил чудовище, хотевшее как бы прильнуть ко мне со злорадством, словами: "Еще не умерла, может покаяться" — и повел меня к выходу.
В тени вокруг колонны сидели и другие подобные уроды — чужие души, но не до чужих грехов мне было.
Уходя, я оглянулась и с тоской бросила прощальный взгляд туда, где в воздухе, на высоте иконостаса, в пурпуре царственного одеяния в потоке золотистых лучей стояла дивная дева, давно забытая, утерянная.
В трепете вышла я за отцом Стефаном.
Мы повернули с ним словно вниз, и, спускаясь, я увидела какие-то старинные, как будто монастырские постройки, посыпанные снежком. Меня окружили монахини, и все говорили: "Да, да, наша, наша", а я как-то упиралась, не хотела там быть, сама себе удивляясь, так как последние годы мечтала попасть в монастырь. Меня подвели как будто к игумену, также утвердительно сказавшему: "Наша".
Не помню, как мы потом с отцом Стефаном очутились одни на пустынной дороге. Мы шли молча и вдруг увидели сидящего перед нами на краю дороги величественного старца с раскрытой книгой в руках. Мы с отцом Стефаном стали перед ним на колени, и старец, вырвав лист из книги, дал его отцу Стефану. Отец Стефан взял его и исчез, я поняла — умер. Исчез и старец.
Я осталась одна на незнакомой дороге. В смятении, не зная, что делать, я медленно пошла вперед. Дорога привела меня к озеру с песчаными берегами. Был тихий
закатный час. На берегу озера стеной стоял лес, откуда-то доносился благовест: вечерний воздух был пронизан каким-то молитвенным благоговением.
Я остановилась в полном недоумении, дороги не было. И вдруг, скользя над землей, в воздухе предо мной появилась фигура отца Стефана. В руках у него было кадило, он безмолвно, строго смотрел на меня и, двигаясь в сторону леса лицом ко мне, кадил и словно звал меня за собой.
Я последовала за ним, не спуская с него глаз, и мы очутились в глухом лесу. Сумрак сгущался, отец Стефан скользил сквозь стволы деревьев, как призрак, все время лицом ко мне, неотступно глядя на меня. Кадило медленно качалось в его руке, и фимиам струйкой поднимался вверх. Мы остановились на полянке. Отец Стефан окадил ее
кругом, не спуская с меня глаз; я опустилась на колени и стала молиться.Отец Стефан, бесшумно скользя вокруг полянки и не спуская с меня строгих глаз, покадил ее всю и исчез... Я проснулась.

* * *

Несколько раз во время этого сна я приходила в себя, видела комнату, слышала
дыхание спящей родственницы. Сознательно не желая продолжения этого сновидения, я читала молитву, но снова против воли "уходила из себя".
Когда я теперь окончательно проснулась, сгорая от жара, увидела знакомую
обстановку и вспомнила пережитое во сне, то ясно почувствовала приближение смерти. В душе поднялась томительная тоска от сознания бесцельно прожитой жизни. Умирала я, не приобретя ничего, не принеся Богу ни одной добродетели, не исполнив ни одной Его заповеди. И не приготовив себя к вечности.
"Даром, даром прожита жизнь", — с какой-то стихийной силой твердила во мне обнаженная совесть... И тут в ответ с такой же силой во мне поднялся пламенный молитвенный призыв к Царице Небесной с просьбой дать мне время на покаяние. "Обещаю жить для Сына Твоего, обещаю". И тут я произнесла еще несколько слов, о которых не могу говорить.
Еще не умолкли на запекшихся губах эти слова, как я почувствовала дивное прохладное дуновение, объявшее меня всю словно благодатной росой. Жара как не бывало. Я почувствовала легкость, возвращение к жизни. Чувствуя полное выздоровление, я увидела в щель между оконных ставень мерцающую чистую звездочку, зовущую меня к новой, обновленной жизни.

Пришедший поутру врач констатировал полное выздоровление.

* * *

Перед Господом Богом исповедую, что все виденное излагала без всякого преувеличения или умалчивания.
Богу нашему и Пречистой Преблаженной Деве Богородице слава во веки веков. Аминь.


Монахиня Сергия (Клименко)
Изображение

Источник: Журнал "Благодатный Огонь"


 
 Страница 1 из 1 [ Сообщений: 3 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Наши сайты:
SmertiNet.ruСайт SmertiNet.ruAhirat.ruСайт Ahirat.ru
© 2012-2023 Смерти нет!
При поддержке phpBB Group и русскоязычного сообщества phpBB

Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Time : 0.071s | 19 Queries | GZIP : On