Сообщения без ответов | Активные темы

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Начать новую тему  Ответить на тему 
 Страница 1 из 1 [ Сообщений: 5 ] 
АвторСообщение
Душеполезности
СообщениеДобавлено: 21 окт 2012, 20:51 
Не в сети
Аватара пользователя

Как простить обиду?
Протоиерей Александр Ильяшенко

– Отец Александр, что же такое обида? Только внутренняя боль или удерживание в себе зла, памяти на злое?

– Я сначала не отвечу на эти вопросы, а сам вас спрошу: можно ли себе представить обиженного Спасителя, или обиженную Божью Матерь?.. Конечно, нет! Обида – это свидетельство духовной слабости. В одном месте Евангелия сказано, что иудеи хотели возложить на Христа руки (то есть схватить Его), но Он прошёл посреди них, сквозь толпу агрессивную, кровожадную… Не написано в Евангелии, как Он это сделал, возможно, Он так гневно на них посмотрел, как говорится, молнию метнул глазами, что они испугались и расступились. Я себе так это представляю.

Нет ли противоречия? Глазами сверкнул – и вдруг смиренный?.

– Нет, конечно. Слово Божие говорит: «Гневайтесь и не согрешайте». Господь не может грешить – Он Единый Безгрешный. Это мы маловерные и гордые, если гневаемся, то с раздражением и даже со злобой. Потому и обижаемся, что думаем, что и на нас злятся. Гордый уже внутренне готов обижаться, потому что гордость – это искажение человеческой природы. Она лишает нас достоинства и тех благодатных сил, которые Господь щедро дарует каждому. Гордый же человек сам от них отказывается. Смиренного человека обидеть невозможно.

И всё-таки, что такое обида?

– Во-первых, это, конечно, острая боль. Действительно очень больно, когда обижают. Мы по своему неумению отражать физическую, словесную и духовную агрессию постоянно удар пропускаем. Если любого из нас посадить играть в шахматы с гроссмейстером, то ясное дело, что он проиграет. И не только потому, что не умеет играть, но ещё и потому что гроссмейстер очень уж хорошо играет. Так вот, лукавый (как сатану называют) играет отлично. Он знает, как ходить, чтобы человека зацепить за самые болевые точки. Обиженный может думать об обидчике: «Ну, как он мог? Откуда он знал, что мне это причинит боль? Почему именно так сделал?» А человек, может, даже ничего и не знал, просто лукавый его направил. Вот кто знает, как нам боль причинить. Апостол Павел говорит: «Наша брань не против плоти и крови, а против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной». Лукавый двигает нами, и мы ему, пусть неосознанно даже, по своей гордости, подчиняемся.

Гордый человек не умеет различать добро и зло, а смиренный умеет. Я, например, по своей гордости могу сказать нечто, что человека очень больно ранит. Не потому, что я хочу причинить ему боль, а потому, что лукавый в мою горделивую душу вкладывает такие слова и в такое время, когда тот, с кем я общаюсь, наиболее беззащитен. И я действительно попадаю в очень для него болезненную точку. Но все-таки эта боль оттого, что человек не умеет смиряться. Смиренный человек скажет себе твёрдо и спокойно: «Это я получил по своим грехам. Господи помилуй!» А горделивый начнёт возмущаться: «Ну, как же так можно?! Как же можно ко мне так относиться?»

Когда Спасителя привели к первосвященникам, и слуга ударил Его в ланиту, с каким достоинством Он ему ответил. Разве Он обиделся или расстроился? Нет, Он явил поистине царственное величие и абсолютное самообладание. Ну, опять-таки, можно ли себе представить, что Христос на Пилата или на первосвященников обиделся?.. Смешно. Хотя Его мучили, издевались, клеветали… Не мог Он обижаться совершенно, никак не мог.

Но Он же Бог и человек, батюшка.

– Так, Господь и нас зовёт к совершенству: «Научитесь от Меня, яко кроток и смирен есмь сердцем». Он говорит: «Хочешь, чтобы тебя обида не касалась, хочешь быть выше любых обид, значит будь кроток и смирен сердцем, как Я».

А если обида не по заслугам?

– А Его по заслугам обижали?

Но это нечестно, если какая-то неправда, клевета, то ты просто кипишь, потому что не согласен с этим.

– Мне кажется, что может быть ещё больнее, если тебе правду скажут: «А-а-а, вот, ты какая!» «А я ведь, действительно, такая… Вот гады!»

– В точку попали!

– Попали в точку. Да ещё при всех сказали! Нет, чтобы потихонечку, чтобы деликатно как-нибудь сказал, по головке погладил или бы подсластил. Прямо при всех!.. Это ещё побольнее будет. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня». Это хорошо, когда незаслуженно злословят. Когда незаслуженно – блаженны, а когда заслуженно – надо каяться и просить прощения.

А вторая часть вопроса? Обида – включает удерживание в себе зла, памяти на злое?

– Да, конечно мы продолжаем хранить обиду в памяти. Нас обидели и вместо того, чтобы напрячь свои духовные силы, и этот очень болезненный удар отразить, мы не только его принимаем, но начинаем, как бы, расковыривать и инфицировать и без того болезненную рану. Мы начинаем прокручивать мысленную цепочку: «Как он посмел… Да, я так вот хотел, а он вот как… А если бы я сказал так, если бы я объяснил, и если бы ещё,.. то он бы все понял». Но на этом месте мысль обрывается, и ты начинаешь все с начала. Сколько ты не напрягаешься, сколько не стараешься быть хладнокровным, спокойным, сколько не пытаешься обстоятельно, и разумно преодолеть обиду, оказывается, что твои мысли просто гуляют по замкнутому кругу. Ты укореняешься в мысли, что тебя незаслуженно обидели, и начинаешь себя жалеть: «Ах, вот, я какой несчастный… А тут ещё такие люди… Ждал от него одного, а он, оказывается, вон какой! Но ничего, уж я ему объясню, что со мной так нельзя: как же ты мог – скажу».

Человек попадает в бесконечный мысленный круговорот. Он напрягается, изобретает, что бы такое ему сказать, как ответить. Чем дольше человек в нём пребывает, тем труднее обидчика простить. Он только удаляется от этой возможности, потому что сам себя укореняет в обиде, более того, вырабатывает в себе стереотип, говоря языком биологическим, условный рефлекс, который не даёт с этим человеком общаться. Только увидишь его… и пошло: «Раз он, такой-сякой, негодяй так с тобой поступил, значит с ним невозможно разговаривать. Ты к нему так хорошо, а он к тебе так плохо…» И люди перестают друг с другом общаться, потому что просто не могут обиду преодолеть: «Я бы может быть и рад с ним поговорить, вроде даже и настроился, и пришёл, и хочу, а ничего не получается».

Про это в русской литературе есть прекрасный рассказ Н. В. Гоголя «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Поссорились из-за сущего пустяка (Гоголь – гений), ну, просто не из-за чего. А ерунда перешла в смертельную ненависть. Они у сутяг истратили все свои деньги, обнищали, и всё равно судятся и враждуют друг с другом, хотя это абсолютно бесперспективно. Были хорошие спокойные, добродушные соседские отношения, и всё потеряно. Почему? Потому что не прощёная обида. И каждый уверен, что другой – враг. Эта вражда их обоих изглодала, и будет глодать до смерти.

Батюшка, а как быть когда с человеком возникла какая-то ситуация, которую ты не понял. Потом выяснил с ним, всё простил, забыл. Всё забыл. Нормальные отношения. В следующий раз человек делает что-то худшее. Ты опять прощаешь. Но он ещё хуже с тобой поступает. И тогда начинаешь сомневаться. А может, не надо было прощать, что бы он понимал, что так нельзя себя вести? Может быть, нужно как-то по-другому? И тогда, когда ты в третий, четвёртый раз прощаешь, просто уже примирился с линией его поведения, примирился с тем, что он такой, и надо просто прощать, вдруг отношения достигают такой высокой точки, когда вспоминается первое, второе, пятое…

– Это означает, что ни первое, ни второе, ни пятое ты не простила.

Но я же думала, что простила…

– А не надо принимать желаемое за действительное. Это не только твоя ошибка, для каждого из нас это весьма характерно.

Ты считаешь, что простил. Не выясняешь отношения, даже никаких претензий…

– Но внутри всё кипит… Только это означает, что мы обиду куда-то в подсознание затолкали, и там она пребывает. Потому что, когда человек грешит (а обида – это грех, не важно справедливо или несправедливо нас обидели, это зло, которое вторгается в нашу жизнь), он старается это сам от себя подальше спрятать… Есть некая духовная реальность, она ворвалась в жизнь, и просто так не исчезнет, она здесь. Если мы эту духовную реальность пытаемся затолкать в подполье своего сознания, это не значит, что она исчезла, это значит, что она пребывает в твоём сознании, но в тех его уголках, куда ты стараешься не заглядывать. И там обида скрыто таится и ждет своего часа.

Это можно сравнить с болезнью: человек является носителем опасной болезни, но она дремлет. Вирусы присутствуют в организме, и если происходит какая-то перегрузка, организм ослабевает, болезнь может вспыхнуть и обрушиться со всей силой на человека, который даже и не подозревал, что он болен.

Если мы своими силёнками пытаемся справиться с обидой, ничего реально не достигаем. Это просто противоречит словам Господа, который говорил: «Без Меня не можете творити ничего». – По своей гордости я сам желаю простить. – Ну, желай. Можешь до посинения желать. Можешь, допустим, пойти в лес и желать, чтобы комар тебя не кусал. Пожалуйста. Сколько хочешь можно напрягаться. Но комар-то этого не знает и все равно тебя укусит. А лукавый это не комар, это активная, злобная, агрессивная, исключительно подвижная и инициативная сила, которая ищет и выбирает момент, когда человек перед ней наиболее беззащитен. И тогда нападает и держит человека мёртвой хваткой – напоминает острые моменты, толкает мысль анализировать ситуацию и переживать ее вновь и вновь: «Как же можно вот так поступать несправедливо? Как? Ну, как ты мог? Ты, такой-сякой, ближний мой и знаемый мой, столько лет мы рядом, а ты мне такое сказал!» А он, может быть, даже и не заметил, что сморозил глупость и не понял, что так глубоко и больно задел. Просто не знает, что обидел тебя. Потому что лукавый тут подсуетился, а человек просто стал орудием дьявольской силы.

Ну, хорошо, есть лукавый, лукавая сила, а где Господь? Чего Он хочет?

– Чтобы человек из гордого стал смиренным. Господь попускает нам эти испытания, для того, чтобы мы боролись со своей гордыней. Хочешь победить эту внутреннюю духовную заразу – криком кричи, просто криком кричи. Не на обидчика кричать надо, не на окружающих срывать свою боль, а Господу кричать: «Господи помоги! Господи, не справляюсь. Господи, вот сейчас этот грех меня потопит. Господи, дай сил мне его преодолеть!» Возложи на Господа твою печаль. Даже не возложи, а возверзи. Наверх забрось, высоко-высоко, Господу свою печаль отправь. Не в подсознание запихай, не на окружающих навесь: «Ах вы, нехорошие такие, меня не жалеете», а «Господи, пожалей, дай сил преодолеть мою слабость, дай силы перенести». Вот чего Господь от нас ждёт. Если будешь так просить, если будешь молить Господа, чтобы Он тебя укрепил и дал силы перенести боль, Господь поможет. Боль от обиды – это объективная реальность и подчас непереносимая. Как её терпеть? Да, зачем терпеть-то? Как раз таки нельзя терпеть. Нужно приложить всю свою веру, все свои духовные силы, но надеяться не на себя, а на Господа, без Божьей помощи ты её не преодолеешь, не перетерпишь.

Батюшка, а слёзы – это плохо?

– Слёзы бывают разные. Бывают слёзы от гордости, от обиды, от неудач, от зависти… А есть слёзы раскаяния, благодарности, умиления.

А если, на исповеди мы говорим о том, что согрешили грехом обиды, а она не проходит?..

– Это свидетельство нашего маловерия, неумения каяться и бороться с грехом. Ещё раз говорю: обида сама не пройдёт. Если ты хочешь от неё избавиться, поступай с ней, как с любым другим грехом – проси у Бога исцеления. Вот, курильщик, допустим, или алкоголик, сам справиться со своим грехом не может, всё, точка. Совершенно спокойная констатация факта: я не могу. Это не значит, что я плохой, неполноценный, ненормальный. Это значит, что я всего лишь обыкновенный человек, поэтому не могу сам справиться с грехом. Если бы мог, Господу не надо было бы приходить на землю. Зачем тогда Богу надо было принимать уничижение, становиться человеком, жить и переживать страшные преследования и гонения, терпеть крестные муки, если люди могли без Его помощи обойтись? Зачем Христос был? Чтобы спасти человека.

Тебе плохо, но разве ты просишь о спасении, о помощи Господа? Ну, как ты Его молишь? Есть результат? – Нет, но, он же меня так обидел! Ах, я не могу. – Да не в том дело, как тебя обидели, а в том, как ты молишься! Если ты молишься по-настоящему – значит, результат будет. Что, Господь бессилен, что ли тебя от лукавого защитить? Да, ты просто не молишься, ты же не просишь! Ты не хочешь, чтобы Господь тебе помог. Если захочешь, то сможешь. На то Господь и даёт нам Свою божественную, всепобеждающую, самую великую в мире силу. Какой там лукавый?

Десять больше единицы, сто больше десяти, миллион больше ста, а миллиард… Но есть бесконечность. И по сравнению с бесконечностью, миллиард – всё равно нуль. И пусть лукавый могущественный, но Всемогущий только один Господь. Если Бог с нами, то никто против нас… Вернее – мы с Ним, Господь-то всегда с нами. Если мы с Богом действительно, под его божественным благодатным покровом, тогда ничего с нами сделать невозможно. Нас можно уничтожить физически, но не нравственно, нельзя принудить нас делать то, чего мы не хотим. Не хочу обижаться – значит, и не обижусь. Меня обидят – значит, я буду молиться так, чтобы эту обиду силой Божией преодолеть.

Мне кажется, часто человек, сам того не осознавая, не хочет простить обиду, потому что осознание своей правоты и неправды обидчика как-то утешительно.

– Да: никто меня не жалеет, так хоть я сам себя пожалею. Это категорически мешает. И опять таки в этом есть или горделивая попытка своими силёнками справиться, или принять желаемое за действительное. Обида – больно. Даже, крапивой обожгись – и то больно. Конечно, и комариный укус, и даже ожог можно перетерпеть. Но есть какие-то глубокие раны, они просто так не проходят. Ну, допустим, на руке, нарыв какой-то… Тут медицинская помощь нужна. Ты можешь изо всех сил глядеть на свою рану и говорить: «Хочу быть здоровым». Бесполезно. Сейчас, особенно среди православных, очень распространено самолечение. Звонят врачу, и тот по телефону человека лечит. День лечит, два, неделю, месяц пока человек не понимает, что лучше бы ему всё-таки пойти в больницу… Там его, наконец, начинают лечить, он поправляется. А по телефону лечить нельзя, будь ты трижды православный врач или трижды православный пациент. Если болезнь серьёзная, нужно принимать адекватные твоему состоянию усилия. А каково наше духовное состояние? Молиться мы не умеем, смиряться не умеем, терпеть не умеем, практически ничего не умеем. Разве что бездумно долдонить по молитвослову молитвы – это мы умеем.

А как понять, простил ты человека по настоящему или пытаешься обмануть самого себя? Что является критерием прощения обиды?

– Можно проверить себя чисто умозрительно. Представь, что ты к обидчику приходишь, предлагаешь помириться, и он бросается тебе на шею, вы целуетесь-обнимаетесь, плачете-рыдаете и всё отлично. Потом представь: ты приходишь и говоришь: «Давай помиримся? Прости меня, пожалуйста», а в ответ слышишь: «Знаешь, ты иди отсюда…», — «Во-о-о-от. Ага! Я тут так смирился, я к тебе пришёл прощения просить, мир предлагать, а ты!..»

Был такой владыка Мелитон, его при жизни называли святым. Он жил в Ленинграде. Я имел счастье немножечко с ним быть знакомым. Он ходил в стареньком пальтишке, один, без всякой свиты. Однажды владыка Мелитон приехал к замечательному старцу архимандриту Серафиму Тяпочкину, постучался в калиточку, а келейница в простом старичке архиерея не увидела и сказала: «Отец архимандрит отдыхает, подожди». И он смиренно ждал. Как-то я у владыки спросил: «Вы такой любящий человек, как Вы смогли быть таким?» «Какой я любящий? – удивился он, а потом задумался, – За всю жизнь, я только раз человека обидел».


Так вот, когда владыка был молодым человеком (ещё до революции), он учился в епархиальном училище, на миссионерских курсах, устроенных по типу интерната. Учился Миша (тогда его так звали, Мелитон – это монашеское имя) всегда хорошо. Однажды он сидел в классной комнате, делал домашнее задание вместе с другими ребятами, и вдруг туда вбежал Колька, разгильдяй и безобразник, и разбросал нюхательный табак. Все начали чихать, кашлять… Шум, гам. Колька смылся, а тут появляется инспектор: «Что за шум?» И вот владыка рассказывал, что сам не знает, как у него вырвалось: «Это Колька табак разбросал», – заложил товарища. Тогда это было совершенно недопустимо. Нигде, ни в армии, ни в гимназии, ни в епархиальном училище, нигде. Заложить товарища – последнее дело. Ну, Кольку тут же в карцер за безобразия на два часа. А Миша вокруг этого карцера круги нарезает, переживает – как же товарища заложил. Хотя этот безобразник его спровоцировал, сам не занимается и другим мешает, Миша переживает, молится, ходит… Наконец, через два часа Кольку выпускают, он к нему бросается: «Коля, прости меня! Не знаю, как у меня вырвалось!» Он ему: «А ну, пошёл отсюда…». Михаил опять: «Коля, прости меня!» Лет 14-15 мальчишке было. Его ударили по одной щеке – он вторую подставил. Ну, что поделаешь, Колька злющий-презлющий, Миша поворачивается, но не успел он сделать несколько шагов, Коля его догоняет: «Миша, и ты меня прости!»

Если можешь подставить вторую щеку, тогда второй раз у нормального человека рука не поднимется, когда ты действительно смиренно, с любовью попросил прощения. Уж надо совсем быть злодеем, чтобы и второй раз ударить.

Такая вера у мальчика Миши была, такая молитва, что сам простил безобразие, которое Колька учинил, и принял всю вину на себя, хотя его спровоцировали.

Это просто люди из другого теста. Они не мирились с тем, с чем мириться нельзя – со злобой, обидой, грехом. А мы: «Ах, меня обидели, и я обиделся». Ты не имеешь права быть обиженным, в своей душе носить обиду – это грех, болезнь духовная. Как хочешь – только ты её преодолей. Если ты с Господом, это возможно. Если больно тебя задели, значит нужно иметь терпение, терпеть и бороться столько, сколько нужно, чтобы ты грех действительно победил. Здесь «хочу» совершенно недостаточно. Критерий один: сможешь ли ты вторично стерпеть грубость или не сможешь?

Но, конечно, речь идёт о более-менее обыкновенных, бытовых грехах. Бывают грехи тяжкие, на грани смертных (скажем, измены – это совсем другой разговор). Но собственно из этих повседневных отношений, из этих непреодолённых грехов копится греховный ком, который может раздавить. Терпеть его нельзя. Не хочешь, чтобы эта зловонная гниющая мусорная куча тебя погребла под собой, значит, борись с каждым грехом до победы. Старайся раскаяться так, чтобы и следов его не осталось в душе. А раз не осталось, значит, он ушёл в небытие.

Как это? Ведь были слова, были поступки, они же были – это факт?!

– Господь говорит, что изглаживает грехи, но что такое грех? Всё что в мире существует – сотворено Богом. Сотворил Господь грех? Нет. Значит, грех не существует, как другие Богом сотворённые идеи, духовные и материальные сущности. Всё что сотворил Господь – благо. А грех – это зло, и Господь греха не сотворил, значит, в этом смысле греха нет, это некий мираж. Мираж бывает? Бывает. Видишь мираж? Видишь. Но на самом деле того, что ты видишь, нет? Нет. И греха в таком смысле нет. С одной стороны есть, а с другой стороны – нет. Если ты каешься, то эта псевдо-духовная сущность изгоняется Господом вон из этого мира. Как её не было, так и будет. И если ты действительно забыл и простил, ты можешь с человеком общаться, как будто ничего и не было. Но для этого ты должен приложить огромные духовные усилия. Это вовсе не так-то легко. Каждый знает, как трудно прощать. Мы не прощаем, потому что не прикладываем тех духовных усилий, которые необходимы, чтобы победить зло, чтобы грех полностью изгнать из этого мира. Мы ограничиваемся тем, что успокаиваемся со временем.

Батюшка, а бывает, что не знаешь, вдруг человек обиделся? Не разговаривает почему-то…

– Ну, подойди и скажи, но только с любовью и мягко: «Я тебя чем-нибудь обидел?»

– Но…

– Но вот тогда и молись так, чтобы твоя молитва преодолела то зло, которое невольно и неведомо для тебя тобой соделано. Лукавый же не в открытую действует. Он пользуется нашими слабостями. Надо сказать: «Какая же я грубая, неделикатная, если что-то такое сделала и даже не заметила, как человеку боль причинила. Господи, прости меня окаянную. Я виновата. Обидела человека так, что он со мной даже разговаривать не хочет. Что же я такое сделала? Господи, даруй ми зрети моя прегрешения».

А если у человека изъян. Если он пьёт. Если он хам?.. Как с ним говорить?

– На такие вопросы трудно отвечать, потому что нужно смотреть на конкретную ситуацию. Но в качестве примера могу привести рассказ из книги «Отец Арсений» «Медсестра». Там, отвечая на вопрос, как же она такой хорошей выросла, сестричка объясняет, что такой её воспитала мачеха. У неё умерла мать, и эта осиротевшая девочка, мучила свою мачеху по первому разряду, просто издевалась, как только может 14-летний ребёнок. Но мачеха была очень глубокой, по-настоящему глубокой христианкой. Она молилась, трудно передать как. И своим смирением, пламенной молитвой и верой эта мачеха сумела переломить сердечко озлобившейся девочки.

Её родной папа раз в год крепко запивал, приводил товарищей, пьяная компания вваливалась в дом, и её родная мама, когда была жива, страшно пугалась, забивалась в угол, выслушивала упрёки и чуть ли не побои терпела. Девчонка со страхом ждала очередного папиного запоя (ещё до примирения с мачехой). И вот вваливается пьяный папочка с дружками и требует, чтобы жена на стол накрыла. А тихая и безответная мачеха вдруг хватает одного дружка, за порог вышвыривает, другого – туда же и дверь закрыла. Папенька: «Как, на моих дружков!» Чуть было её не ударил. Но она схватила, что попалось ей под руку и так его отметелила… И всё, вопрос был решён.

Это смирение?!

– В том-то и дело, что смирение – добродетель сверхъестественная. Господь сказал: «Я смирен». Кто-то из святых отцов сказал, что смирение – это одеяние Божества. Оно сверхъестественно. Смиренный человек, тот, который побеждает зло в самом его корне. И если ему для этого нужно применить физическую силу, значит, он её применит. Это вовсе не тюфячок-половичок, об который ножки можно вытирать: «Ах, я терплю, я такой смиренный». А внутри всё бурлит-кипит… Какое же это смирение? Это пассивность перед злом.

Если близкий человек ведёт себя, мягко говоря, нехорошо по отношению к тебе, особенным раскаянием не страдает, не будет ли всепрощаемость ему же во вред?

– Будет. Будет конечно. Но, я только что привёл пример мачехи и девочки. У мачехи хватило духовной чистоты, чтобы понять как ей себя вести с этой девочкой. Потому что наверняка у неё руки чесались и неоднократно, или хотелось папе рассказать… Но она поняла, что ребёнок себя так ведёт от какой-то дикой боли. Девочка лишилась матери! Поэтому встретила в штыки кроткую, смиренную, тихую, любящую мачеху. Мачеха среагировала не с обидой, не со злобой в ответ на эту страшную агрессию, которая на неё изливалась, а удивительно по-христиански, с одухотворённым смирением. Своей любовью, молитвой, терпением и смирением она смогла преодолеть тяжелейшее для этой девочки искушение.

А как понять, когда надо смиряться и промолчать, а когда…

– Для этого-то как раз смиряться надо. Только смиренный человек различает добро и зло. Как Господь благословит, так он и будет себя вести. Иному, может быть, полезно спустить семь шкур. Недавно один генерал (ему уже к 80-ти) рассказал мне: «14-ти лет я стал вести себя совершенно безобразно. Причём семья у нас была непростая, в гостях бывал знаменитый кораблестроитель академик Алексей Николаевич Крылов, они с папой по-французски разговаривали, и я по-французски понимал. Когда же темы были для меня запретными, они переходили на немецкий. И вот однажды в ответ на какое-то мое очередное хамство папочка взял и выпорол меня как следует. Это не было унижением моего достоинства. Просто у меня был переходный возраст, гормональный взрыв. И отец этот взрыв погасил мощным противоположным действием. Я своему папе благодарен». Отец без злобы его порол. Но я вовсе не призываю всех пороть своих детей, потому что для этого надо быть такими папочками и мамочками, которые это могут делать со смирением, внутренне сохраняя присутствие духа. Смиренный человек не теряет духовный мир ни при каких обстоятельствах. Надо отодрать? Ну, значит, выдерем для пользы дела, только с любовью.

Можно ли идти к причастию, если никак не можешь побороть боль?

– Бывают грехи, которые за один раз не преодолеешь и, конечно, в такой ситуации особая помощь Божия необходима. Поэтому нужно причащаться, нужно молиться, каяться, бороться со своим грехом. И понимать, что, либо ты победишь в себе свой грех, напрягая все свои силы, либо грех без всяких усилий победит тебя.

Что значит, победит тебя?

– Значит, ты потеряешь этого человека, совсем с ним общаться не сможешь. Раз у тебя на душе грех, ты будешь и поступать греховно, будет мстительность, злопамятность, обидчивость. Будешь копить обиды, искать и видеть там, где их нет, всё истолковывать в дурном смысле. Это приведёт к деградации духовной. Но причащаться нужно только при условии, что ты от души молишься и от души каешься. Пусть ты этим грехом обуреваем, но ты с ним борешься. Бывают грехи, которые быстро не преодолеваются, с ними нужно бороться постоянно, только следить, чтобы не расслабиться, не устать и не потерять надежды, что с Божьей помощью ты их победишь. Тогда конечно просто необходимо причащаться.

Господь нам посылает такие испытания, чтобы мы учились с грехами бороться. О каких-то давних грехах мы забыли, даже про них и не думаем, но мы же грешные всё равно, вот, Господь нам и посылает нынешний видимый грех, чтобы мы его ощущали и преодолели. Но поскольку человек – существо целостное, если он побеждает этот грех, то побеждает и другие. Человек грешный, а Господь милостивый. Ты просишь прощения за один грех – Господь может тебе и другие простить. Но нельзя относиться к причастию, как к какому-то лекарственному средству: принял таблетку – у тебя голова прошла. Между прочим, если голова в данный момент перестала болеть, это не значит, что болезнь прошла. А здесь речь идёт о том, чтобы исцелиться полностью, чтобы эта нравственная боль не возвращалась.

Православие и Мир


 
Re: Душеполезности
СообщениеДобавлено: 22 окт 2012, 10:01 
Не в сети
Аватара пользователя

Интервью с архимандритом Тихоном, автором книги "Несвятые святые"

Смерти нет

— Отец Тихон, почему Пасха каждый раз празднуется не как очередная годовщина Воскресения Христа, а как само Воскресение?

Архимандрит Тихон (Шевкунов).

— Поразительное открытие сделал почти 2 тысячи лет назад апостол Павел. Он сказал: «Иисус Христос вчера, и сегодня, и вовеки — тот же».
Христиане чувствуют великую силу этих слов, если вера для них не предмет лишь традиции, а живая жизнь, если они и ощущают, и проживают общение с Богом как самую главную реальность своей жизни. Это относится и к Воскресению. Передать это лишь какими-то теоретическими посылами, к сожалению (или к счастью), невозможно. Так уж Бог устроил. Да если бы вера была просто теория, Церковь Христова зачахла бы уже через несколько лет после своего возникновения. Ведь наша вера — не что иное, как живая связь между Богом и людьми, между Богом, ставшим человеком — Иисусом Христом, и каждым из нас, христиан.

Живое ощущение пульса вечности, отзывающегося в каждом христианине, особенно чувствуется в праздник Пасхи — Воскресения. Маленькие дети до взросления отчетливо осознают, что смерть — это нечто совершенно чуждое, непонятное и противоестественное человеку. Мы, взрослые, хорошо помним это детское ощущение реальности вечности как одну из констант бытия только что вошедшего в Божий мир человека.

Таких констант у ребенка несколько, но они являются для него несомненной истиной. Это, пожалуй, любовь матери, ежедневное открытие прекрасного мира и убежденность в вечности своего бытия и вечности всех тех, кто охвачен любовью ребенка: «Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я».

Но даже когда человек взрослеет и даже приближается к концу жизни, ощущение абсурдности собственной смерти не покидает его до последней минуты. Это может засвидетельствовать каждый врач и каждый священник. И это совсем не какие-то психологические феномены, не самообман. Это поразительная реальность, открытая человеку. И Воскресение Христово говорит нам о том, что мы не ошибаемся: смерти для души человеческой, для человеческой личности нет. Открытие жизни будущего века, царства не от мира сего, приглашение в него — это и есть сущность Евангелия, главный смысл Воскресения и суть дела Иисуса Христа в человеческом роде.


— Но что же нужно для того, чтобы научиться вот так праздновать Воскресение — как сегодняшнее, реальное событие? Ведь сейчас многие знают правила: как святить куличи, сколько раз целоваться и креститься... А может быть, какого-то самого главного знания нам не хватает?

— Да, в этом — самом главном — каждому человеку придется разобраться только самому. По-другому не бывает. Христос лишь терпеливо, с непостижимой для нас любовью Отца приглашает каждого человека. Но никогда не совершает насилия над нашей свободой.

Но если человек не разобрался с вечностью в своей жизни, то, значит, он не разобрался ни с чем вообще. И жизнь прожита зря. Если человек не ставил себе эти «проклятые вопросы», по знаменитому выражению Достоевского, и не пытался всеми силами на них честно ответить, то человек не сделал в жизни абсолютно ничего. Даже если он посадил тысячу деревьев, построил целый город и родил десяток сыновей. Христос оставляет нам такие слова: «Если человек приобретет весь мир, а душу свою потеряет, нет ему в том никакой пользы».

Вот в чем главный вопрос и открытие Пасхи. Это и есть главное. А уж в какой цвет красить к празднику куриные яйца, какие печь куличи, поверьте, это 1025-е дело.


— Так чтобы разобраться в этом, что надо делать — читать, молиться, к священнику обращаться?

— Сейчас на службах во время поста в храмах часто вспоминается древний стих из Библии «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша». Конечно же, искать ответы на главные вопросы надо в первую очередь в церкви со священником. Скажут, не всякий батюшка сможет доступно и ясно ответить. Что ж, значит, надо искать следующего.

Для кого-то помощником в этом главном деле жизни может быть верующий друг. Для кого-то это могут быть книги. Здесь нельзя дать готового рецепта.

Духовник — не потаковник.


— А священника для таких бесед, духовника можно избирать любого, полагаясь на то, что Бог даст подходящего, или стоит искать?

— Глубоко убежден: духовника надо искать. Молиться и снова искать. Не следует сразу первому попавшемуся священнику говорить: будьте моим духовником. Надо пообщаться с ним, походить к нему на исповедь, посмотреть, насколько он может ответить именно на ваши запросы. Познакомиться с другим, с третьим священником: А потом уже решать.

Духовник не должен быть потаковником, как говорили в Древней Руси. То есть он не должен потакать грехам. Он непременно должен быть добрым, милостивым, но от любви к вам — взыскательным, должен вести вас ко Христу по закону Евангелия, а не по тому закону, который вы сами начнете ему диктовать.

Это принципиальный вопрос. Это точно так же, как выбирать врача. Можно с врачом договориться — и он разрешит вам массу поблажек. И этим погубит. А можно искать и найти врача, который вылечит.


— Пасхальные праздники — хорошее время для того, чтобы сделать вот такой главный шаг к храму?

— Тем, для кого церковь еще не является домом, хотелось бы пожелать, чтобы они сами ощутили и увидели, как прекрасна, добра, удивительно светла жизнь в Христовой Церкви, сколько в ней предуготовано будущего для каждого человека.


— Отец Тихон, а какой из пасхальных праздников в вашей жизни вам вспоминается чаще других?

— Каждая Пасха — незабываемое событие, яркое, по-своему исключительное. А вот из предпасхальных дней, то есть как раз из того периода, что мы сейчас с вами переживаем, можно вспомнить одно очень необычное переживание и приключение. И хотя связано оно, как это ни покажется странным, с нарушением правил Великого поста, но остается для меня одним из самых трогательных и дорогих воспоминаний. Эта история описана в книге «Несвятые святые», и хотелось бы предложить ее читателям «Труда».


— Ваша книга стала сенсацией — тираж для такой тематики беспрецедентный. Вы сами ожидали этого?

— Нет, не ожидал. Действительно, вышло уже почти 800 тысяч экземпляров книги, и скоро придется допечатать еще 200 тысяч. Так что к осени, кажется, будет миллион — это за год. Сейчас делаются переводы на несколько иностранных языков. Конечно, приятно, что рассказанное в книге стало важным для людей и верующих, и совсем не церковных. А для меня самое большое чудо — что удалось выкроить время для работы над этой книгой.


По грехам нашим

— Интерес к вашей книге — еще одно проявление того, что у людей растет тяга к вере, к церкви. Но ведь в последнее время четко обозначился и противоположный вектор — агрессивного отношения к церкви. И такая агрессия становится все более ощутимой. С чем это связано?

— Принципиально нового тут ничего нет. Антицерковные силы были всегда. Достаточно перечитать, например, некоторые работы архиепископа Никона (Рождественского), одного из самых моих любимых церковных авторов прошлого века. Сто лет назад он описывал ситуацию в обществе так, как будто речь идет о сегодняшних днях. К сожалению, история мало чему учит.


— Но нынешние события — и хулиганство в храме Христа Спасителя, и последующие атаки на церковь — для многих все-таки стали неожиданными, а потому особенно болезненными, разве не так?

— А ведь мало кто осознает, что 21 февраля 2012 года впервые после самых тяжелых лет советской власти сознательно осквернен храм. Конечно, никакая это не политическая акция. Кощунство и отвратительный большевистский разбой хотят выдать то за высокую политику, то за доступное лишь избранным «искусство». А произошло просто холодно продуманное надругательство над самым дорогим для православных людей — грязная ругань в отношении Христа и Пресвятой Богородицы, кощунственные пляски у царских врат с неистовым желанием совершить как можно более изощренную гадость в храме.

Мне смешно, когда их называют «девчушками». Это здоровые, отдающие отчет в своих поступках тетки. У них есть дети. Конечно, выбрали именно таких. Следующими пошлют подростков.

Конечно, их по-настоящему жалко. Врагу не пожелаешь оказаться на их месте. Впереди у них целая жизнь. Но до смерти они останутся со страшным клеймом: впервые после большевиков они осквернили храм Христа Спасителя. Это будут знать их дети, их внуки:

А ведь перед этим, за несколько дней, они совершили то же самое в знаменитом Богоявленском соборе Москвы. Потрясенные прихожане и священники тогда задержали их. Поговорили. Простили. Просили больше не делать такого. И отпустили с миром. Вскоре они появились в храме Христа Спасителя:

«Прости их, Господи, не ведают, что творят!» — молил о своих распинателях Христос. И действительно, римские солдаты не знали, кого они распинают. В отличие от них осквернительницы прекрасно знали, что делали.

От нас требуют простить их: Поверьте, мы, православные христиане, не держим на них зла. И от всего сердца готовы искренне их простить. Да только им совсем не нужно наше прощение. Они об этом открыто заявляют, говоря, что не жалеют о содеянном, гордятся им и ничуть не раскаиваются. Им нужно от нас не прощение, а другое — безнаказанность. Они и их вдохновители всеми способами стараются вытянуть у общества и у церкви «прощение» как индульгенцию на будущие подобные поступки. Но русская церковь индульгенций не выдает.

А простить? Да простили мы их давно! И молимся о них, и желаем увидеть наконец в них и человеческий образ, и образ матери, и образ христианки, если они крещены.

Но в то же время наш долг — поставить перед ними и такими, как они, действенную преграду. Какая именно будет эта преграда, не вопрос к церкви. Это должно решить государство и общество. Ведь все эти бесчинства неминуемо закончатся тем, что грядущие «перформансы», как они их называют, будут уже с кровью. Это обычная вещь для подобных революционных развлечений.

Через несколько дней после описанных нами событий произошли кощунства в храме города Невинномысска, потом — в Вологде. Там взломали и осквернили алтари, разрубили иконы, повалили и искололи кинжалом Распятие...


— Но все же, с духовной точки зрения, каковы причины всего этого?

— Для того чтобы говорить с духовной точки зрения, надо быть по-настоящему духовным человеком. Так что не мне давать ответ на ваш вопрос. Но вот по-настоящему духовные люди, наши благочестивые предки, думаю, признав, конечно же, и наличие антицерковных сил, и спланированность атак на церковь, все же ответили бы так: «По грехам нашим посылает это на нас Господь!»



ИЗ КНИГИ «НЕСВЯТЫЕ СВЯТЫЕ»

«О нарушении церковного устава,
или О том, как мы с князем Зурабом Чавчавадзе нарушали Великий пост»


В 1998 году префект Центрального округа Москвы, в котором расположен наш Сретенский монастырь, Александр Ильич Музыкантский рассказывал мне о своей поездке в Грозный и о том, в каких ужасных условиях пребывает там уже немногочисленная к тому времени православная община. Мы с братией монастыря испросили благословения у Святейшего Патриарха Алексия на сбор помощи для церкви Грозного и за три дня доверху набили огромную грузовую машину продуктами, медикаментами и одеждой. Наши прихожане принесли к тому же немало денег, мы добавили еще из монастырских средств, и получилась приличная по тем временам сумма. Было трогательно видеть, как люди отдавали порой самое необходимое и почитали радостью для себя хоть чем-то помочь своим собратьям.

Александр Ильич Музыкантский через правительство Москвы сумел договориться с правительством Масхадова, тогдашнего главы Чечни, о нашей поездке и о раздаче к Пасхе помощи грозненским христианам. Евгений Алексеевич Пархаев, директор патриарших Софринских мастерских, передал для разбомбленной и разграбленной церкви Грозного все необходимое для богослужения.

Выезд был назначен на понедельник Страстной седмицы. За день до отъезда я сообщил о предстоящем путешествии своему другу Зурабу Михайловичу Чавчавадзе и попросил, если со мной что-нибудь случится, позаботиться о моей маме. Но Зураб заявил, что непременно отправится со мною. Как я его ни уговаривал, как ни убеждал, что ему, мужу и отцу, никак нельзя рисковать собой, князь был непреклонен. Он даже сослался на то, что его прапрабабушка княжна Нино Чавчавадзе в конце XIX века была похищена черкесами, но вскоре освобождена. Мол, это хороший знак для успешной поездки. В конце концов мне пришлось согласиться, и мы с моим верным другом, попросив молитв Святейшего Патриарха Алексия, отца Иоанна (Крестьянкина) и других печерских старцев, отправились в Грозный.

Картина перед нами предстала ужасная. Разбомбленный Грозный лежал в руинах, мы не встретили ни одного целого многоэтажного дома. Нам еле-еле удалось выпросить разрешение провезти через чеченскую таможню несколько бутылок кагора для службы в храме — в Ичкерии действовал запрет на алкоголь. Слава Богу, все благополучно обошлось и с деньгами, которые я провозил тайком, обвязав вокруг тела. Эти средства требовались прежде всего для раздачи русским грозненцам: ведь они вот уже несколько лет не получали ни зарплаты, ни пособий, ни пенсий. Часть денег предназначалась священнику, другая — для матерей, которые разыскивали по Чечне своих сыновей, попавших в плен.

Остановились мы в расположении группы официального представителя президента России в Чечне. Это был небольшой участок за аэропортом Северный: две старые деревянные казармы. В первой находилось официальное представительство России в Ичкерии. Здесь жили несколько генералов и офицеров; тут же поселили и нас с Зурабом. Во второй казарме размещались 60 омоновцев. Их задачей, как мне объяснили, было в случае нападения противника продержаться 15 минут, пока офицеры уничтожат шифровальные машины и документы.

Встретили нас очень тепло. Сопровождать Зураба и меня было поручено одному из наших офицеров, но руководство честно предупредило, что в сложном случае этот офицер мало чем сможет помочь, разве что героически умереть за нас. По приказу Масхадова к нам приставили еще четверых вооруженных чеченцев. На тревожный вопрос, надежна ли эта охрана, нам ответили, что если они не продадут нас по дороге, то все будет в порядке. Мы с Зурабом, чтобы зря не перенапрягаться, решили считать это шуткой.

До позднего вечера мы развозили продукты и вещи, раздавали деньги. Часть еды и лекарств передали в детский дом. В разрушенном храме Архистратига Михаила встретились со священником отцом Евфимием и договорились о службе через два дня, в Великий четверг. На литургию должны были собраться несколько сотен остававшихся христиан со всего Грозного. Государство бросило их на произвол судьбы. То, что они пережили за эти годы, трудно поддается описанию. Мы были счастливы, что хоть чем-то можем помочь им.

Степень ненависти после войны была такова, что русским иногда запрещали даже разбить маленький огород, чтобы иметь хоть какое-то пропитание. Пока мы ходили по городу, мой подрясник оказался изрядно заплеванным, но мы с Зурабом старались этого не замечать, чтобы не спровоцировать худшее.

Чтобы решить еще несколько вопросов, нам с Зурабом предложили переночевать не в российском представительстве, а где-то в городе и без сопровождающего офицера. Офицер был, разумеется, категорически против, но мы с Зурабом решили положиться на волю Божию и на порядочность сопровождающего нас представителя правительства Чечни. Офицер предупредил, что снимает с себя всякую ответственность, и вынужден был уехать. А нас повезли куда-то на окраину Грозного в частный дом.

Конечно, было тревожно. Но все обошлось. Нас приняли приветливо в большой чеченской семье, главой которой был влиятельный здесь человек — выросший в России инженер из Иванова. Во время долгой ночной беседы нам открылась и другая сторона этой трагедии, которая касалась множества простых чеченских семей. Мы разрешили почти все наши вопросы. Далеко за полночь, отчистив мой заплеванный подрясник и крепко помолившись, мы с Зурабом уснули крепким сном.

Наутро, а это была Великая среда, мы с той же группой чеченской охраны пустились в обратный путь по разрушенному городу. Наши охранники выглядели сегодня более доброжелательно. Видимо, на них произвело впечатление, что мы не побоялись ради дела заночевать в незнакомом доме.

Только поздним вечером, усталые после множества приключений (среди которых, к сожалению, была и часовая погоня за нашей машиной каких-то непонятных даже нашей охране боевиков) мы прибыли в аэропорт Северный, на российскую базу.

Подходя к казарме, мы с Зурабом предвкушали, как попьем горячего чайку с хлебом, почитаем захваченное из Москвы Последование Страстного четверга, потом правило ко причащению и завалимся спать до утра. Если бы мы знали, что нас ждет в казарме!

В дверях нас с нетерпением встречали два офицера. Они крепко обняли нас и сказали, что военные, которые уже не надеялись увидеть нас живыми, узнав, что мы целы, невредимы, приготовили нам торжественную встречу.

Переступив порог казармы, мы просто окаменели: огромный стол посреди казармы был уставлен неимоверным количеством яств. Здесь были и дымящиеся куски баранины, и жареный поросенок, и заливная рыба… Рядом на этажерке, на видном месте, стояла бумажная иконка в раме, а перед ней горела парафиновая свеча — хозяева сделали для нас все что только могли. Мы с ужасом смотрели то на гастрономическое изобилие, то на обрадованных нашим возвращением офицеров, которые, обступив нас, наперебой приглашали к столу.

— Я не могу… Я никогда в жизни не нарушал Великий пост! — прошептал Зураб.

Что было делать? Начать объяснять строгости Страстной седмицы? Прочесть этим людям, постаравшимся для нас от всего сердца, лекцию о том, что не только мяса — постного масла сегодня нельзя вкушать по церковным уставам? Признаться, мы с Зурабом даже в страшном сне такого представить не могли… Но мы оба чувствовали, что все наши совершенно правильные объяснения будут сейчас несравненно грешнее перед Богом, чем это негаданное для нас нарушение поста.

Эта долгая и прекрасная, исполненная истинной христианской любви трапеза запомнилась нам с Зурабом на всю жизнь.

В последующие годы нам с братией монастыря не раз приходилось бывать в Чечне и в других военных гарнизонах, и, если поездка выпадала на время поста, мы всегда заранее усердно просили учитывать наши гастрономические ограничения.


С архимандритом Тихоном (Шевкуновым)
беседовал Валерий Коновалов. Православие.ру


 
Re: Душеполезности
СообщениеДобавлено: 03 ноя 2012, 22:43 
Не в сети
Аватара пользователя

Воскресение Христово

(глава 16 Бесед на Евангелие от Марка)

Вениамин Сергеевич Преображенский, будущий святитель Василий, епископ Кинешемский, был рукоположен во священники в сложные для православной церкви времена — в 1920 году. Всего лишь через год им был принят монашеский подстриг с именем Василий в честь святителя Василия Великого. Особое внимание святителем уделялось богослужению, проповеди и миссионерским делам, но именно его миссионерское служение не нравилось советским властям и потому до конца своей жизни пришлось святителю провести то в ссылках, то в тюрьмах. Почил святитель Василий в ссылке в глухом сибирском поселке Бирилюссы в августе 1945 года.
В октябре 1985 года были обретены честные останки святителя и в июле 1993 года они были перенесены в Свято-Введенский женский монастырь города Иванова. В августе 1993 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил местное почитание епископа Василия, а в 2000 году святитель был причислен к лику святых.


Миновала ночь после субботы, проведенной учениками Иисуса Христа и преданными Ему женщинами в покое, то есть в полной бездеятельности, как того требовал закон Моисея. В этот день они ничего не могли сделать, но неспокойны были их сердца, и тревожная томительная ночь не облегчила их скорби. Вряд ли сомкнули они глаза, думая с грустью о том, как убоги и торопливы были похороны их дорогого Равви и как мало они соответствовали достоинству Великого Пророка, «сильного и делом и словом». Любящее и тоскующее сердце властно требовало отдать последний долг Любимому Усопшему и докончить невыполненные церемонии погребального обряда, совершив полное помазание Тела, поспешно начатое Иосифом и Никодимом. Ароматы и благовонные масти были уже куплены, и едва заалела заря, рассеяв серебристый сумрак первой пасхальной ночи, как верные ученицы Христа уже шли торопливо по улицам Иерусалима, неся приготовленные ароматы. О страже, поставленной первосвященниками у Гроба Господня, и о том, что вход в пещеру был запечатан, они, по-видимому, ничего не знали, но их беспокоил другой вопрос: как отвалить камень от двери Гроба? Громадный голаль был слишком тяжел, и сдвинуть его с места, казалось, была задача невозможная; для слабых женских сил. Каково же было их удивление, когда они увидели, что камень отвален!

С трепетом и недоумением они вошли в пещеру, и невольный ужас охватил их: каменное ложе, где лежало дорогое Тело, было пусто! Господа в пещере не было!

Прежде чем они могли уяснить себе тайну исчезновения мертвого Тела и прийти в себя от изумления и боли этого нового горя, они заметили на правой стороне юношу, одетого в белую одежду. Из уст этого юноши впервые раздалась великая весть, прозвучавшая сначала в пустой пещере и повторенная затем миллионами уст, изменившая всю мировую жизнь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Жены-мироносицы, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись.

Весть была действительно поразительная, необыкновенная, и они так мало были к ней подготовлены!

А между тем, эта весть легла в основу всей нашей веры! Только два слова — Он воскрес, — но какая громадная в них сила! Эти два слова перевернули весь мир, опрокинули и разрушили язычество до основания и создали великую Христианскую Церковь, сильную не столько численно, не столько материальными средствами, сколько своею верою и нравственной мощью.

Признавая: все великое значение Воскресения Христова, апостол Павел прямо говорит: «…если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. XV, 14).

Без веры в Воскресшего Христа нет христианства.

Вот почему все противники нашей веры, начиная с язычника Цельса, писателя древнего мира, и кончая современными неверами всех мастей, с особенно ожесточенным упорством стараются поколебать истину Воскресения и дискредитировать те евангельские повествования, на которых она основана.

Прежде чем перейти к выяснению великого для нас значения факта Воскресения Христова, небесполезно заняться возражениями этих скептиков и, разобрав, по крайней мере, самые ходовые из них, расчистить почву от мусора произвольных измышлений и устранить возможные сомнения.

Так, прежде всего, говорят, что воскресение Христово нельзя понимать в том самом смысле, в каком понимает христианская Церковь. Такое понимание предполагает смерть. Между тем, можно думать, что Христос на кресте не умер. Он только впал в глубокий обморок, от которого потом очнулся в прохладной пещере.

«Ну, и что же дальше?»— спросим мы. Дальше, очевидно, надо предположить (опять только предположить, не имея никакого основания в евангельском тексте), что Христос встал со Своего ложа, отвалил громадный камень от дверей гроба и ушел из пещеры… И это с пробитыми насквозь ногами и руками! Возможно ли это! К этому следует еще прибавить, что в тот же день, как повествует святой Лука, Господь вместе с двумя учениками совершил путешествие в селение Эммаус, отстоявшее от Иерусалима на 60 стадий (около 12 верст). Все это до такой степени невозможно, что предположение об обмороке Господа сводится на степень самой нелепой выдумки. «Человек с пробитыми ногами, — пишет профессор, доктор медицины А. Шистов, — не только не мог бы пройти на третий день до Эммауса, но, с медицинской точки зрения, он не мог бы стоять на ногах раньше месяца после снятия его с креста» (А. Шистов. Мысли о Богочеловеке).

Кроме того, как справедливо замечают сами рационалисты, несчастный страдалец, полуживой, с трудом выползший из гробницы, нуждающийся в самом внимательном уходе и затем все-таки скончавшийся, не мог бы произвести на учеников впечатления торжествующего победителя над смертью и могилою.

Наконец, одна подробность, отмеченная святым Иоанном, очевидцем последних минут жизни Спасителя, не оставляет никакого сомнения в действительной смерти Иисуса Христа. Воины, придя к Иисусу и увидев Его умершим, — повествует апостол Иоанн, — не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили (Ин. XIX, 33-35).

Та выразительность, с которою Иоанн подчеркивает истинность своего свидетельства, не позволяет в нем сомневаться, а на указанный им факт древние отцы Церкви всегда ссылались в своей полемике с еретиками-докетами, признававшими смерть Христа только мнимой. Дело в том, что, как можно судить на основании слов евангелиста, удар копья, очевидно, разорвал предсердие, откуда вытекшая кровь оказалась смешанной с серозной жидкостью, — симптом несомненной смерти, как утверждают многие медики. Ввиду нелепости рассмотренной теории раздаются другие голоса: да, Христос, умер на кресте. В этом не может быть никакого сомнения. Но можно думать, что Он не воскрес, что вскоре после Его смерти похитили тело Его, и затем распущен был ложный слух о Его воскресении. Ведь недаром первосвященники утверждали это (Мф. XXVIII, 13-15).

Но кто же мог похитить Тело Спасителя? Книжники? Первосвященники? Фарисеи? Не может быть, потому что при первом известии о мнимом воскресении Христа они, как заинтересованные в подавлении подобного рода слухов, показали бы всем Его труп и этим, бесспорно, положили бы конец всяким толкам, всяким слухам и предположениям. Это, во-первых. Во-вторых, из Евангелия от Матфея видно, что первосвященники и книжники даже боялись подозрения на свой счет в этом деле.

Может быть, воины римской стражи похитили Спасителя? Нет, и этого нельзя сказать. Они, прежде всего, совсем не были заинтересованы в этом деле. А затем при той железной дисциплине, которая царила в римских войсках, при той страшной ответственности, какой подвергались воины в данном случае, они никогда не решились бы на столь опасное и рискованное предприятие.

Остается, следовательно, признать, что сами ученики Христа похитили Тело своего Учителя и потом распространили слух о Его воскресении.

Но если этого не могли сделать ни первосвященники, ни воины, то апостолы тем более не могли отважиться на это. Люди, объятые страхом и ужасом, трусливо скрывшиеся из Гефсимании, ни в каком случае не могли через несколько часов, среди ночи, на глазах римской стражи проникнуть в глубь пещеры и похитить Пречистое Тело Христа Спасителя, да еще находясь в состоянии душевного и телесного изнеможения.

Далее, за проповедь о Воскресении Христа апостолов преследовали, мучили, сжигали на кострах, распинали на крестах. Спрашивается, какой же был для учеников расчет прибегать к такому обману? Затем, как эта ложь могла укрепиться в сознании людей и, не обнаруживая себя, продержаться целые столетия? Поневоле спрашиваешь себя, неужели эти простодушные рыбаки могли быть такими искусными актерами, чтобы с величайшим апломбом провозгласить заведомую ложь и затем до самого конца своей жизни ни разу не выйти из своей роли? Неужели ни один из них не протестовал против такого обмана? Нет, ложь рано или поздно должна была обнаружиться, и такой грубый обман нe мог бы долго оставаться скрытым.

Если апостолы распространили ложные слухи о Воскресении Христа, то как им могли поверить? Как этому поверили Матерь Христа и Его братья? Ведь братья при жизни Его не верили в Него. Неужели теперь ложь убедила их? Кроме того, такая выдумка могла бы появиться лишь в том случае, если бы апостолы ожидали Воскресения своего Учителя. Но в том-то и дело, что они о Воскресении Христа даже и не помышляли, и когда Господь предупреждал их, что Ему надлежит быть убитым и затем воскреснуть, они даже не понимали Его (Мк. IX, 10, 31-32) — так далека была от них эта мысль.

Если даже допустить, что ученики и апостолы похитили останки своего Учителя, то можно с уверенностью сказать, что такой их план оказался бы вполне бесплодным.

Мир не может быть обращен в новую веру подобными обманами и фокусами, проделанными к тому же такими людьми. Чтобы убедить других, надо, чтобы проповедник, прежде всего, сам был глубоко убежден в истинности своей проповеди. Если же в нем самом нет этого убеждения, то других увлечь за собою он никогда не сможет.

Итак, и эти рассуждения наших религиозных противников нисколько не колеблют нашей веры в воскресшего Христа.

Третье возражение. Оно самое распространенное и, нужно заметить, самое ложное.

Говорят: Иисус Христос умер и не воскрес. Но некоторые ученики Его, «благодаря своему возбужденному состоянию», увидели призрак Христа и вообразили, что видели самого Учителя. С тех пор пошли слухи о Воскресении.

Предположение это находится в полном противоречии с евангельским повествованием о явлении Воскресшего Спасителя. В тексте Евангелия читаем следующее: «Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними» (Лк. XXIV, 36-43).

Из приведенного текста видно, что мысль о призраке мелькнула и в уме апостолов, когда они увидали внезапно явившегося Господа. Но Спаситель Сам решительным образом опроверг эту мысль, предложив им осязать Себя и потребовав пищи. Конечно, привидение не может ни пить, ни есть, и осязать его руками невозможно. Рационалисты, таким образом, здесь поставлены в необходимость отвергнуть одно из двух: либо евангельское повествование, либо собственную выдумку о привидениях. Добавим, кроме того, что ученики Христа совсем не были слабонервными, истеричными, склонными к галлюцинациям, какими их стараются иногда изобразить. Напротив, это были коренастые, здоровые, здравомыслящие рыбаки, которые не были расположены ни к нервному расстройству, ни к тому, чтобы галлюцинировать наяву.

Оставляя в стороне некоторые другие, еще более слабые возражения, и подводя итог всему вышесказанному, мы должны признать, что ни обман, ни самообман учеников никогда не могли бы привести к таким дивным и долговечным последствиям. Поневоле приходишь к выводу, что так называемые естественные объяснения факта Воскресения Христа требуют больше веры, чем евангельское изложение этого события.

В Евангелии, сверх того, мы имеем такие ясные, положительные, несомненные основания для нашей веры в Воскресшего Господа, что, не отвергая и не искажая совершенно евангельского текста, никоим образом нельзя отрицать действительности факта Воскресения Господня.

Прежде всего, Сам Спаситель говорил о Своем Воскресении. Говорил не один раз, а несколько раз. Говорил не прикровенно, не притчами, а прямо, ясно, вразумительно.

Так, во время пребывания В Галилее, Иисус сказал Своим ученикам: «Сын Человеческий предан будет в руки человеческие, и убьют Его, и в третий день воскреснет» (Мф. XVII, 22-23; см.: Мк. IX, 30-31).

После того, как апостол Петр исповедал Иисуса Сыном Божиим, Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть (Мф. XVI, 21; см.: Лк. IX, 22).

После Преображения, когда ученики сходили с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых (Мф. XVII, 9).

Об этих словах напоминали ученикам и ангелы, когда, явившись им по воскресении Христа, сказали: «…что вы ищетe живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова Его» (Лк. XXIV, 5-8).

Итак, Христос неоднократно говорил о Своем Воскресении. Какое же право имеем мы не доверять Ему и подвергать сомнению Его слова? Разве когда-нибудь Он говорил неправду? Разве какие-нибудь Его обетования не сбылись? Пророчества не исполнились? Напротив: все Его предсказания исполнились буквально. Поэтому и в данном случае мы не вправе сомневаться и должны верить, что Христос воскрес, ибо Он об этом говорил, а слова Его всегда исполнялись.

Далее, мы веруем в Воскресение Христово потому, что после действительной смерти Его видели воскресшим. Если внимательно изучать евангельский текст, то таких видений или явлений Его разным лицам можно насчитать до десяти.

Первое явление было Марии Магдалине (Мк. XYI, 9; Ин. XX, 11-18). Непосредственно затем Господь явился и другим женщинам-мироносицам (Мф. XXVIII, 9-10). Третье явление было апостолу Петру (Лк. XXIV, 34; I Кор. XV, 5); Подробности этого явления совершенно неизвестны. Четвертое было двум ученикам на пути в Эммаус (Лк. XXIV, 13-35). Пятое — десяти ученикам, собранным вместе, причем среди них не было апостола Фомы (Ин. XX, 19-23). Шестое — тем же ученикам вместе с Фомою (Ин. XX, 26-29). Седьмое — семи апостолам на озере Тивериадском, о чем подробно рассказывает святой Иоанн (Ин. XXI, 1-23). Восьмое — на горе в Галилее; более, нежели пятистам ученикам и одиннадцати апостолам вместе с ними (Мф. XXVIII, 17; 1 Кор. XV, 6). Девятое — апостолу Иакову. Об этом явлении нет упоминания в Евангелиях, но о нем говорит апостол Павел (1 Kop. XV, 4). Десятое явление было прощальным и закончилось Вознесением Господним (Лк. XXIV, 50-51).

Кроме этих явлений, упомянутых в Евангелии, несомненно, были и другие, о которых подробных сведений не сохранилось, ибо, по свидетельству книги Деяний, Господь после Своего Воскресения в продолжение сорока дней являлся ученикам, говоря им о Царствии Божием (Деян. I, 3).

Если Господь столько раз являлся в разных местах разным лицам, то как можем мы не верить свидетельству стольких очевидцев? Неужели все они были обманщики или экзальтированные мечтатели, грезящие наяву? Предположение совершенно невероятное, и допустить его в угоду неверующим мы не можем.

Без Воскресения Христова невозможно объяснить и тот перелом, какой произошел в душе апостолов. Ведь апостолы и ученики Христа до последнего момента не знали, зачем приходил Божественный Учитель, не понимали Его учения, предостерегали Его от ожидающих Его страданий. И все слова Христа толковали в земном, материальном смысле. И вдруг через какие-нибудь три дня, не более, они все поняли, все уразумели, постигли учение Христа так глубоко, как, может быть, никому из наших современников не удавалось постичь. Из слабых, запуганных людей они вдруг становятся смелыми, решительными, убежденными проповедниками нового учения, за торжество которого они почти все отдали свою жизнь. Ясно, что в этот небольшой промежуток времени произошло что-то необыкновенное, что потрясло их до глубины души и наложило неизгладимую печать на их убеждения. Стоит только отвергнуть Воскресение Христа, и этот перелом будет совершенно непонятен и необъясним. С признанием же этого чудесного факта все для нас будет просто, ясно и доступно.

Без факта Воскресения не имел бы достаточного основания необычайный энтузиазм апостольской общины, и вообще вся первоначальная история христианства представляла бы собою ряд невозможностей. Воскресение Христово образует исходный пункт для новой жизни в сердцах учеников. Оно превращает их печаль в необычайную радость. Павшим духом внушает мужественную решимость и из бедных рыбарей делает мировых учителей и проповедников. Ни один факт не оставил столь глубоких следов в истории, как этот. Вся история последующих веков представляет развитие и распространение христианских идей, и центральною из них является весть о Воскресении. Без признания этого факта вся история превратилась бы в грубую и нелепую фантасмагорию, понять и объяснить которую невозможно. В самом деле: если весть о Воскресении была не более, как обман или игра воображения, то каким образом все человечество, по крайней мере, человечество культурного мира могло находиться под гипнозом этого обмана целые столетия?

Никто объяснить этого не сумеет.

Нет, что бы ни говорили противники христианства, мы все-таки с твердым убеждением и радостной верой скажем: «Христос Воскресе!» В этом факте Воскресения Христова — торжество нашей веры, торжество правды, торжество добродетели, торжество жизни, торжество бессмертия.

Воскресший Христос есть краеугольный камень веры нашей. «Наздани бывше, — говорит апостол Павел, — на основании апостол и пророк сущу краеуголъну Самому Иисусу Христу» (Еф. II, 20). Если Христос воскрес, то Он не такой смертный, как мы. Мы можем верить в Его Божественность и в Божественное происхождение веры нашей. Если же Он не воскрес, то Он, конечно, только человек, а не воплощение Божества. Если Он не воскрес, то мы вправе подвергнуть сильнейшему сомнению все Его чудеса, все то, что Он говорил о Самом Себе, все то, что обещал людям. Если же Он воскрес, то это есть чудо из чудес, пред которым бледнеют все другие евангельские чудеса, к принятию которых не представится уже тогда никаких затруднений. Без Воскресения Христова невозможна была бы и проповедь апостолов, основанная на вере в Воскресшего Господа и распространившая эту веру по всему миру. Не все ли апостолы усомнились в том, что Христос есть Мессия, пока они не уверились в Его Воскресении? Не все ли они, как предрек Спаситель, рассеялись, как «овцы, не имущие пастыря»? Даже по Воскресении Господа как трудно было уверить некоторых из них, что Он действительно воскрес. А без этой уверенности разве вышли бы они на всемирную проповедь? И разве обратился бы мир, погруженный во тьму язычества, к вере христианской без этой проповеди? И что бы они начали проповедовать? Как бы они сказали: верующий в Сына Божия имеет жизнь вечную (1 Ин. V, 13), когда Сам Сын Божий оставался бы мертвым? Как бы они сказали: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. XIII, 8), когда бы всякий знал, что Он был жив, а потом мертв?

Таким образом, без Воскресения Иисуса Христа Гроб Его был бы вместе и гробом веры христианской: потому что все, прежде веровавшие в Него, перестали бы верить; потому что никто не принял бы на себя труда проповедовать веру в Него; потому, наконец, что эта проповедь сама по себе не стоила бы доверия. Но теперь гроб Иисуса Христа стал святилищем, ибо в нем совершилось торжество веры христианской.

Воскресение Христово есть торжество не только веры нашей, но и правды вообще.

Если Христос не воскрес, то мы вынуждены признать нечто ужасное, невероятное, именно, что фарисеи, книжники и первосвященники иудейские были правы, Сын же Человеческий был не прав. Почему? Потому что, удостоверяя Свое Божественное достоинство, Христос указывал то, что Он воскреснет в третий день. «Род лукавый и прелюбодейный, — говорил Он фарисеям, требовавшим знамения, — ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи (Мф. XII, 39-40).

Этими словами Господь вполне определенно указывает на Свое Воскресение как на знамение Своего Божественного посланничества, и, следовательно, если Он воскрес, то свидетельство Его истинно, предсказание оправдалось, — мы можем верить в Него и в Его учение. Если же Он не воскрес, то, значит, в Своем ответе фарисеям Он сказал неправду; значит, Он Сам заблуждался, и правы первосвященники, признававшие Его простым человеком и распявшие Его как обманщика за то, что, будучи человек, делал Себя Богом (Ин. X, 33).

Стоит только отвергнуть Воскресение, — нужно будет отвергнуть и Праведного, Святого Бога, нельзя более верить в победу правды и добра, если Иисус Христос погиб позорною смертью, погиб так же, как Иуда, как хулящий разбойник.

Какая может быть речь о победе вообще над злом, над неправдою, когда Христос не воскрес?

Если эта всесовершенная нравственная личность, без всякого пятна и порока, чистая, бесконечно великая и сильная по Своей бескорыстной любви, побеждена ненавистью, подавлена грешными и недостойными людьми, потерпела самую жалкую неудачу в Своих идеальных стремлениях; если это чистейшее Существо, находившееся в таком искреннем общении с Владыкою мира как Сын со Своим Отцом и Ему одному служившее, осудили неправедным судом, замучили, опозорили, распяли и умертвили на кресте, и Бог не обнаружил никакого сострадания к Нему, допустил бесславно погибнуть и не прославил Его в торжестве Воскресения, то, значит, нет правды на земле, нет ничего чистого и святого в этом грешном, грязном и пошлом нашем мире.

Если победили Каиафа и Иуда, то уничтожен самый принцип правды. Тогда добро бессильно и никогда не сможет одолеть неправду. Тогда зло — законный царь жизни. Тогда на кресте совершилось нечто ужасное: зло восторжествовало над воплощенным добром, ложь над Истиною, пошлость над Величием, низость над Чистотою, самолюбие и ненависть над Любовию и Бескорыстием. Кто же после всего этого может еще искренне верить в последнюю победу добра и правды?

Но если Христос воскрес, то это значит, что правда и добро оказались могущественнее зла. Тогда Его Воскресение есть твердое ручательство за возможность спасения каждой нравственной личности и за окончательную победу правды на земле. Тогда можно верить, что есть правосудный Бог, есть правда, есть добро. Более того: можно верить, что приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего… и moгда, воздаст каждому по делам его.

Воскресение Христово есть, наконец, торжество бессмертия. Здесь жизнь восторжествовала над смертью, и мы вместе с апостолом можем сказать: «Смерть, где твое жало? ад, где твоя победа?» (1 Кор. XV, 55). Если Христос не воскрес, то мы могли бы утверждать, что закон смерти непобедим, и что смерть никогда никого в конечном итоге не выпустит из своих челюстей. У нас не было бы ни одного примера полной победы над смертью, ибо, если мы и знаем случаи воскресения, например, Лазаря, сына Наинской вдовы и другие, то эта победа была лишь временная: смерть только на время уступила свои жертвы, но потом снова поглотила их. Без Воскресения Христова мысль о бессмертии, таким образом, оставалась бы всегда под большим сомнением. Но если один Сын Человеческий воскрес и не поглощен смертью, то, значит, бессмертие не мечта, не праздная фантазия; значит, оно возможно в вечности как действительный факт, и в этом мы имеем несомненное ручательство и нашего бессмертия, — бессмертия всех сынов человеческих. Мы можем верить, что и мы воскреснем вслед за Христом, почему апостол Павел и утверждает: «Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его» (1 Кор. XV, 20, 22-23).

Отсюда должно сделать и дальнейший вывод, имеющий для нас громадное значение: если существует бессмертие, то вся жизнь приобретает глубокий смысл как подготовительный период к будущей вечности. Если же бессмертия нет, то жизнь — не что иное, как странная непонятная бессмыслица, нелепость. «Для чего, — скажем словами апостола, — и мы ежечасно подвергаемся бедствиям?.. Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. XV, 30, 32).

Понятной становится мрачная фантазия одного неверующего писателя, упершегося в этот роковой вопрос: «для чего?»

«Я — в гробу, — пишет он, — черви гложут мое тело, а крот тихо роет свой тоннель над моей могилой. Странная, бессмысленная тишина…

Стоило ли столько лет мыкаться по белу свету для того, чтобы, в конце концов, попасть в это ужасное место? Стоило ли испытывать то огромное количество нравственных и физических мук, которые пришлось переиспытать мне на протяжении моей жизни, чтобы в результате попасть в беспощадные руки Смерти — этого единственного реального божества, — которая злорадно опустила меня в беспросветную тьму могилы? Какую непонятную нам цель преследует природа в этом диком процессе разложения? Для чего я и многие другие смертные старались скоплять в своем мозгу на протяжении всей своей жизни этот запас сведений, это богатство знаний? Я изучил десять языков, я прошел высшую школу, я работал над многими вопросами человеческого знания, затративши на все это массу нервной энергии. Теперь мой труп в гробу. Куда же делась и во что обратилась вся эта масса затраченного мною труда? Она пропала, безвозвратно погибла.
Громадный червяк вполз в мою левую ноздрю и, с трудом пробираясь сквозь набухшую, разложившуюся слизистую ткань, достиг нервного вещества головного мозга. Достиг и начал все глубже и глубже внедряться в него, выедая постепенно и те божественные участки моего мозга, в которых хранились драгоценности накопленного мною при жизни знания…
Стоит ли рождаться на свет, стоит ли жить, стоит ли работать после всего этого?»

Конечно, не стоит, если нет воскресения, нет бессмертия.

И для неверующих в будущую жизнь на все мучительные вопросы — «для чего? зачем?» — ответа нет.

Только мрак, уныние, ужас…

Но Христос воскрес, и для нас все становится ясно, прозрачно, понятно. В Его воскресении разрешаются все вопросы о целях и задачах жизни. Жизнь — уже не «дар напрасный, дар случайный», не «пустая и глупая шутка», а великий дар Творца человеку, данный для того, чтобы он мог достигнуть вечного, высшего блаженства. Наша деятельность, наше служение ближним — не работа Данаид, наполняющих бездонную бочку, не пустые труды без всякой надежды сделать человека действительно счастливым, а соучастие в работе Христовой, которая должна окончиться в царстве любви и славы Божией. Самые страдания, которыми полна жизнь, уже не смущают нас, ибо мы начинаем понимать, что эти страдания готовят нас и ближних наших к блаженной жизни с Богом, что будущее не только заставит страдальцев забыть прошедшее, но и заставит их благословлять это прошедшее, как путь к радости и счастью. Даже смерть не страшна, ибо для нас это — только переход в другую жизнь, более светлую, более радостную, если, конечно, мы будем того достойны.

Христос воскрес, и для нас открылись врата Царства, наглухо закрытые для человека после его грехопадения.

Христос воскрес и вошел… в самое, небо, чтобы, предстать ныне за нас пред лице Божие (Евр. IX, 24). Нам остается только следовать за Ним.

Христос воскрес и дал нам новую жизнь полную благодатных сил. Наше дело — пользоваться этими силами.

Вот почему для нас так много глубокого, таинственного, радостного смысла в тропаре святой Пасхи, который никогда мы не перестанем повторять:

«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

Епископ Василий Кинешемский «Беседы на Евангелие от Марка» http://www.pravmir.ru/voskresenie-xristovo-–-kraeugolnyj-kamen-nashej-very/


 
Re: Душеполезности
СообщениеДобавлено: 03 ноя 2012, 22:54 
Не в сети
Аватара пользователя

Я прочитала Беседы на Евангелие от Марка (откуда был предыдущий отрывок) святителя Василия Кинишемского еще в самом начале пути в Церковь. И слава Богу, что во время тогдашнего бессистемного чтения мне попалась эта книга. Как меня впечатлили эти беседы - не передать. Написаны живо, увлекательно, оторваться просто невозможно. Ярослав тоже недавно ими зачитывался.
Это последняя глава о Воскресении Христовом. Я периодически ее перечитываю, и всегда это утешение и поддержка.


 
Re: Душеполезности
СообщениеДобавлено: 21 июл 2015, 14:18 
Не в сети
Аватара пользователя

Юрий Кабанков

О СКУДЕЛЬНОМ СОСУДЕ И РОПЩУЩЕМ ТРОСТНИКЕ

Тезисное изложение
«Нефилософических писем»


…В космическом миропорядке всё разложено по полочкам: Земля не упадёт на Луну, из воробьиного яйца не вылупится страус. Лукавая же мысль человеческая способна и не на такие метаморфозы. И вот мы уже почти убеждены, что «религия есть часть культуры», а вера в Творца и уж тем более Его прославление для «культурного» человека – всего лишь постыдный атавизм.
Любое нарушение ритма ведёт, как мы знаем, к разладу и хаосу – «древнему и родимому», – из которого мы (не по щучьему веленью, но по воле Божией) вынырнули на свет, дабы, оставив здесь свои перья и перепонки, устремиться «далее».
Нарушение ритма сужает горизонт дыхания, обрывает пути, ведущие в «пакибытие» – Жизнь Вечную, – всё только «здесь и теперь».
Происходит дальнейшее выворачивание мира наизнанку. И вот уже культура как человеческий инструмент возделывания души и мира, вытесняющая религию, – сама вытесняется цивилизацией, «возделывающей» мир на потребу кишечника, то бишь сластолюбивой плоти нашей. А это влечёт за собою глобальную духовную деградацию: угасание Духа и оскудение святости в этом мире. Но мы ведь знаем, что «не стоит село без праведника»; так не устоит и мир, рукотворно лишивший себя энергии Святого Духа.
И вот уже «воды затвердевают, как камень, и поверхность бездны цепенеет» (Иов, 38. 30). В человеке сие происходит: индевеет душа, кристаллизуется, всякое внутреннее движение прекращается, и он идёт гордый, непроницаемый в незнаемом грехе своём по поверхности бездны, «аки по суху», и бездна поддерживает его, оскалившись в глубине своей.
Я надеюсь, меня не станут обвинять в огульном отрицании функциональной необходимости культуры и цивилизации. Я говорю о непреложной ритмической последовательности приоритетов, о некоей мыслимой «матрёшке», в которой цивилизация обволакивается культурой, а культура – религией.
Благодаря такой последовательной, ненарушаемой иерархии – если плоть (то бишь материя), подчиняясь физическим законам и однонаправленному течению времени, неминуемо деградирует и разрушается, то душа, дух, подчиняясь законам метафизическим и обратному течению времени, необходимо укрепляются и возносятся горе.
О том же говорит и апостол Павел во Втором своём Послании к Коринфянам: «Так не отчаивайтесь же, напротив, даже если мы разрушаемся телесно, то внутренне мы обновляемся каждодневно. Ибо кратковременное страдание приносит славу вечную, которая далеко превышает наше страдание. Не о том беспокоимся мы, что видимо, а о том, что невидимо, ибо то, что видимо, – преходяще, то же, что невидимо, – вечно» (4. 16-18).
Но всё это – лишь в том случае, если Промыслительный, первоначально заданный ритм не нарушается нами.
Ещё за пять столетий до воплощения Христа один «поднебесный» мудрец сказал: «Когда благородный человек берётся за лютню, то это для того, чтобы упорядочить ритм, а не предаваться душевному веселью» («Цзо чжуань»).
Миссия же христианства – от воплощения до Второго Пришествия Христа – как раз и состоит в упорядочении мирового ритма.
Христианство есть крест распятия этого мира, и тем, кто противится этому распятию, сеющим «ради собственной греховной плоти» (Гал., 6. 8), уготована, как мы знаем, за пределами этого мира «тьма кромешняя».
Западное христианство последовательно, хотя и неприметно (как неприметно движение часовой стрелки) отвергалось этого распятия – в силу ли природной пытливости рационального ума или неприродных политических амбиций; не знаю. Но начиная с «filioque», этой самодеятельной вставки в Символ веры, до «непогрешимости» папы явственно прослеживается человеческое («гуманистическое») противление Господу и Его промыслу. Так что можно ничтоже сумняшеся сказать, что Римская церковь не только породила (в XVI веке), но и «изобрела» протестантство (на Толедском Соборе десятью – без малого – веками раньше).
Лютеровский же взрыв протеста, выплеснувший вместе с водой и ребёнка – Божественную преемственность, идущую от апостолов и Самого Христа, – вполне укладывается в русло католической самостийности.
Говоря же о нежелании Православия участвовать в экуменическом карнавале, уместно спросить: на каком основании Православие, хранящее в себе, как драгоценную жемчужину, эту Божественную преемственность, может желать объятий с «христианством», отступившим от Христа? Скажу однозначно: только на основании Православия же. Однако блудный сын, как видим, не только не помышляет о возвращении под родной кров, но и вполне успешно убеждает мир в неблудности своей.
Вспомним, что Достоевский сказал однажды, что, если бы перед ним стояла дилемма: Христос или истина – он выбрал бы Христа. Ибо в Христе и заключается истина. Истина же, «гуляющая сама по себе», – это дьявольское наваждение, незаметно и даже нечувствительно, как радиация, пронизавшее пытливую западную мысль. В результате чего пред внутренним взором человека предстаёт уже не жертвенный агнец, не Христос распятый и воскресший, но некое (в лучшем случае – моральное) учение, именуемое христианством, приспособленное и приспособляемое для нужд и похотей нашего тленного мира.
Что же касается других, не христианских религий, то объяснимся на пальцах: существует горизонталь, допустим, язычества, иудейства, мусульманства, где Бог привлекается в качестве подручного для решения земных проблем; и существует вертикаль, скажем, индуизма, даосизма, буддизма, где всё земное – иллюзорно («Мне ли снится, что я – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжуан-чжоу, которому снится, что он – бабочка»). Итак, есть горизонталь, есть вертикаль, но нет их перекрестья, нет креста, с которого начинается здесь, на земле, «пакибытие» – Жизнь Вечная.
Не нами сказано, что человек есть то, чем он должен стать, что Вечная Жизнь есть качество опыта. Все религии, не исключая и христианства, на понятийном, вербальном уровне (т. е. в виде всевозможных учений и мудрствований, не всегда ложных и безблагодатных) стремились внушить человеку эти истины. Но человек слаб и слишком свободен в «интеллектуальном» выборе между добром и злом, который предоставляет ему Создатель (соблазнитель же, заметим, не оставляет человеку никакого выбора.)
Потому-то Господь, в конце концов, после многих «интеллектуальных экспериментов», привнёс в мир не просто учение, которое, как те семена, упавшие на неподобающую почву, засыхает (или заглушается терниями), – Господь явил в мир Себя, воплощённого в Сыне, дабы показать и сказать: если хочешь спастись – делай, как Я: возьми крест земного страдания (а он, как мы знаем, изготовлен из древа, растущего из сердца нашего), распнись на нём, дабы воскреснуть в Жизнь Вечную.
Покуда же мы являемся свидетелями (и, конечно же, объектами) упомянутой энергетической, духовной деградации, проявляющейся в гипертрофированном внимании нашего умственного эго к отдельным фрагментам мира (что весьма споспешествует его дальнейшей фрагментации), и оскудения цельности веры – живого общения с Предвечным, вырождающегося в шизогонические суеверия и сотворение мелкопоместных кумиров.
Как заметил однажды Томас Элиот, «где наша мудрость, которую мы променяли на знания, и где наши знания, которые мы променяли на информацию?». Здесь вполне уместен вопрос: «А кто это – мы?»
При всём моём необъятном желании, я покуда не в силах отделить себя от «ропщущего тростника», от той рефлексирующей прослойки социума, которую еще Пётр Боборыкин окрестил интеллигенцией и которая в знаменитом Оксфордском словаре обозначена как «часть нации, стремящаяся к самостоятельному мышлению». Как видим, и здесь – фрагмент, партия (т. е. «часть»), и здесь всё та же центробежность и дробление целостности.
Воистину, как говорили древние, «горе мне, дерзнувшему рассуждать!» Но иной путь обретения Бога для нас, тронутых червоточиной рефлексии, видимо, заказан. Уповаю, однако, что и путь волхвов, «не слышавших ангельских гимнов и не видевших сияния Славы», ведомых лишь «загадочною звездою», – путь «умножающих знания», – тоже может привести к обретению Бога.
Православному человеку ведомо, что одна из основополагающих добродетелей христианства – смирение – означает не просто правила поведения, но отношение к той кромке жизни, за которой, как за горизонтом, таится всё то же христианское «пакибытие» – Жизнь Вечная.
Видимо, и впрямь необходимо сознательно идти навстречу смерти – всю жизнь, иначе грош цена и самоей жизни. Я говорю, конечно же, не о самоубийстве, но о жизни во имя смерти (как бы это ни странно звучало), т. е. во имя высшего и неумолимо грядущего.
Христианство лишь обосновало естественный процесс земного стремления к смерти и разрушению (согласно однонаправленности нашего вектора времени: от прошлого к будущему). Стремление к жизни – по ту сторону смерти; здесь же – только результат этого стремления: рождение плоти и возрождение духовное как продукт страдания этой плоти – вольного или невольного аскетизма.
Утопичность же наших усилий состоит в том, что мы тщимся упорядочить нашу плотскую, земную жизнь (всё более – посредством «науки»), не помышляя об упорядочении жизни духовной. А может, и впрямь – именно грехопадение ангелов и человека дало начало непроницаемой материи в её пространственной форме? Нам мнится, что, ежели мы «упакуемся» в косметическую оболочку цивилизации, мы сможем противостоять плотскому разрушению и даже – смерти. Недаром апостол Павел в Послании к Галатам изумлённо восклицает: «Неужели вы настолько неразумны, что жизнь, начатую с духом, вы теперь пытаетесь усовершенствовать человеческими усилиями?» В Синодальном переводе: «Так ли вы немысленны, что, начавши духом, теперь оканчиваете плотию?» (3. 3).
Это воскликновение прямо относится к духовной центробежности и плотской центростремительности нашей «христианской» цивилизации в её протестантском обличье, которое, «раскрепостив» человеческую самость, отгородило-таки человека от Бога очередным возведением на пьедестал золотого тельца.
Эта центростремительность плоти (и рассеяние духа) – в её буржуазной форме – всё более завоёвывает мир, и, как следствие, мир (и человек) всё более замыкается в себе. А это – даже с научной точки зрения – «пахнет» Промыслительной эсхатологией, ибо по Второму закону термодинамики энтропия изолированной системы всегда возрастает.
«И воззрел Бог на землю, – и вот, она растленна: ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем» (Быт., 6. 6,12).
Здесь, видимо, необходимо вспомнить о таком «инструменте» вос-связи (то бишь ре-лигии), как молитва, которая является единственным средством нашего живого общения с «мировым космическим Целым» – Богом, «иже везде сый и вся исполняяй» (т. е. Который существует везде и всё Собою наполняет).
Молитва, по слову Отцов, есть восхождение ума к Богу; по Григорию Паламе, «добродетель молитвы совершает таинство единения с Богом, и она есть связь разумных тварей с Творцом».
Не потому ли, по мысли аввы Дорофея, чем ближе отдельные человеки к Богу, тем ближе – духовно – они меж собою: как радиусы некоего непомерного круга, стремящиеся соединиться в одной точке.
Отсюда заключим (если говорить «учёным» языком), что мистические (экстатические) озарения на основе концентрации психофизических (психокосмических) резервов человека – суть случаи погружения в мировое Целое.
Ближайший (по времени) пример такого «погружения» – наш Серафим Саровский с его тысячедневным (и -нощным) молитвенным бдением, позволившим ему стяжать энергию Святого Духа, т. е. постоянно находиться в поле притяжения этого мирового Целого.
Однако первоначальный, умственный страх перед этим «мировым Целым», воспринимающимся нами как некая пугающая бесконечность, пустота, бездна, разверзающаяся, прежде всего, в душе нашей, понуждает нас изыскивать любые средства, способные заполнить эту пустоту (от всевозможных увеселений и пестования быта – до тех же интеллектуальных экспериментов с окружающим нас миром).
Как поучал своего молодого друга тургеневский нигилист и естественник Базаров: «…в чемодане осталось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане: чем бы его не набили, лишь бы пустоты не было».
Именно ощущение «horror vacui» – страха пустоты – порождает пресловутое «hinc и nunc» («здесь и теперь»), отсекая человека от поля притяжения Божественной энергии, низводя его потребности (не исключая и интеллектуальных) до животного уровня; оставляя, однако, этим потребностям возможность пользоваться пустыми оболочками, на которых начертано «Бог», «Разум», «Духовность», «Христианство» и т. п. и которые возможно и должно заполнить подобающим содержимым (что случается с нами ох как не часто!).
Гораздо чаще (особенно среди мудрствующих) случается другое: демоны оживают и терзают нас, когда мы, не видя Бога истинного, отдаёмся первым нахлынувшим ощущениям «бесконечного». Бесы, нередко чистые обликом, подхватывают нашу душу и кружат её, вызывая в нас ложное ощущение сладчайшего полёта, тем самым дробя и расщепляя целостность души и разума.
Я хочу сказать, что не всё, что мы впускаем в себя из запредельности, из мира невидимого, – благодатно. Всеобщая наша расхристанность бесподобна, и они, бесы, с наслаждением пользуются ею.
Ещё «на заре человечества» поднебесный мудрец Лао-Цзы говорил: «Из глины делают сосуды, но употребление сосудов зависит от пустоты в них» («Дао дэ цзин», 11). Христос же, неся людям благую весть о возможности Вечной Жизни, сжимает этот «китайский» постулат о пустоте в три слова: «блаженны нищие духом» (Мф., 5. 3); т. е. те, кто очистил и приготовил сосуд души своей для наполнения Божественным Целым, не стремящиеся самодеятельно заполнить его всевозможными земными суррогатами. Потому-то «их есть Царство Небесное» (Мф., 5. 3). Потому – так же, как «великий квадрат не имеет углов», так «великая полнота похожа на пустоту, но её действие неисчерпаемо» («Дао дэ цзин», 45).
Пустое знание изнуряет душу.
В конце концов, не уподобляемся ли мы апостолу Фоме, изрекшему устами горделивого ума: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в эти раны и рёбра Его, – не поверю». Соделав же сие, Фома воскликнул: «Господь мой и Бог мой!» Иисус сказал ему: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин., 20. 25-29).
Ибо, по слову святителя Феофана Затворника, «всесторонняя немощь, себя сознающая и с верою прибегшая к Господу, крепнет умом и нравом, продолжая, однако, сознавать и скудоумие, и худонравие своё. Сила же Божия, совершаясь в немощи, созидает незримо иную личность, светлую умом и нравом, которая в своё время становится явною иногда ещё здесь, но всегда – там. Вот что сокрыто от премудрых и разумных и открывается только младенцам».
Вот почему, по мысли о. Павла Флоренского, для всякого, желающего понять Православие как исток и сердцевину христианства, есть только один способ – прямой опыт православный.
Нам же, дерзнувшим рассуждать о том, что «ещё не открылось», остаётся сокрушаться о себе вслед за безымянным иноком, который покаянно писал:
«Вем бо и аз свою скудость, и зазираем бываю совестию и худоумием своим; паче же греха ради моего многа тягостно ми сие великое дело есть».

27 (14) сентября 1997,
Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня


 
 Страница 1 из 1 [ Сообщений: 5 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Наши сайты:
SmertiNet.ruСайт SmertiNet.ruAhirat.ruСайт Ahirat.ru
© 2012-2023 Смерти нет!
При поддержке phpBB Group и русскоязычного сообщества phpBB

Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Time : 0.112s | 21 Queries | GZIP : On