ЕЁ РУКИ

ЕЁ РУКИ.

Сознание медленно возвращалось из небытия.
Сначала появился холод, потом тошнота и головная боль, потом появились ощущения тела и окружающего пространства. Он понял, что лежит где-то на мокром асфальте, и что он опять не умер.
Шевелиться и открывать глаза не хотелось. Он знал, что это только многократно усилит физические страдания и раздражение на реальность.
Вызванные досадой в голове вновь поплыли воспоминания. Они были мучительны, но безжалостная память не хотела оставить его в покое.

Сначала все было хорошо. Хорошая работа, хорошее жилье, хорошая семья – все как у достойных людей. Потом начались неприятности.
Сначала потерял работу. Ее поиск вызывал постоянное раздражение. Через некоторое время из-за нехватки денег начались ссоры в семье. Когда он первый раз взялся за стакан, он уже не помнил. А потом все рухнуло, и начался заколдованный круг – жалкие попытки забыться оканчивались похмельем, и все начиналось сначала.
Неоднократно возникали мысли о самоубийстве, но каждый раз что-то мешало сделать этот последний шаг.

Раздражение вновь перешло в озлобление на весь окружающий мир, на себя, на судьбу, на все.
Он не шевелился, но мысленно кричал в исступлении: «Зачем я живу?! Ты, Бог, если ты есть, зачем Ты меня снова разбудил. Что Ты меня мучаешь?! Что я Тебе сделал?!»

Голос извне хлестнул плетью: «Кто ты такой, чтобы обвинять Бога?!»
Он вздрогнул, не померещилось ли? С трудом приоткрыл глаза – в сумерках начинающегося вечера увидел перед собой чей-то силуэт. Приглядевшись, определил, что стоит женщина в длинном, темном плаще. Лицо ее находилось в тени капюшона, видимо накинутого от мороси, наполнившей осенний воздух.
- Кто ты такой?!
Хотел выругаться, но язык будто прилип к зубам. Хотел подняться, но в правое колено ударило острой болью – видимо ушиб, когда упал.
Застонал.
- Что, очень больно?
Она присела рядом. Лицо ее было по-прежнему в тени, но он увидел ее руки – руки женщины средних лет, натруженные, но не утратившие своей мягкости, теплоты и изящества. Такие руки были у его матери. Но у этой, которая была рядом, они еще будто светились изнутри каким-то странным светом.
Она дотронулась до колена, и боль ушла. Даже не ушла, а просто испарилась, как будто ее и не было. Даже общее состояние его стало легче.
- Вставай!
Хотел выругаться – не получилось. Хотел отвернуться, но от нее исходило нечто, заставлявшее подчиняться. Голос был спокоен, но повелителен.
С трудом поднялся – мутило. Женщина ростом доходила ему только до плеча. Теперь он увидел, какое у нее хрупкое сложение.
- Где живешь?
Пробормотал что-то невнятное.
- Пошли!
Она помогала ему.

Когда пришли, велела ему умыться. Когда он вернулся в комнату, стол был прибран, на нем стояла какая-то еда.
- Садись. Ешь.
Он взялся за ложку, но есть не смог – хлынули слезы. Попытался сдержаться, но они полились еще сильнее. Вся длинная боль многих лет, досада, обида, беспомощность, – все смешалось в них. Он не плакал так даже в детстве. Что случилось? – неужели простое участие вызвало их? А она, также как его мать когда-то, ничего не говорила, только стояла рядом и гладила его по голове.
Когда кончились слезы, полились слова – все, что накопилось и все, что накипело. Он говорил долго, захлебываясь, перескакивая с одного на другое, не ощущая времени. Потом он умолк, и стало легче, как будто свалился какой-то неимоверной тяжести груз.

Она взяла с полки клочок бумаги и, нацарапав что-то огрызком карандаша, подала ему: "Завтра пойдешь по этому адресу и устроишься на работу. А сейчас ешь и ложись спать".
Он начал есть, и только сейчас ощутил, насколько он голоден и как давно он не пробовал нормальной пищи. Потом добрался до дивана и провалился в сон – настоящий сон, - даже не успев, как следует, улечься.

Рано утром его поднял звонок будильника.
Проснувшись по какой-то давней, забытой привычке, он сел и обвел комнату непонимающим взглядом: "Откуда здесь будильник?"
Голова была, на удивление, легкой и ясной. Вспомнил вчерашнее – не приснилось ли. Женщины не было, но на столе находился прикрытый чистым полотенцем завтрак, а рядом лежала записка с адресом.
С сомнением посмотрел на измятый клочок – чушь, такого не бывает.
Решил сходить более для того, чтобы точно убедиться в нереальности происшедшего. Тем не менее, привел, насколько возможно, одежду в порядок и побрился. Бритва была тупая, но он выдержал эту пытку.
Адрес нашел быстро. Женщина в отделе кадров мельком взглянула на документы и, коротко переговорив с кем-то по телефону, быстро оформила необходимые бумаги. Потом, несколько помедлив, оформила указание на выплату "подъемных".

Обратно шел пешком. Шел как во сне, в висках стучало. Но – деньги лежали в кармане…
Кое-как сообразил, что нужно купить продуктов. Купил свежую сорочку.
Придя домой, зашел на кухню и застал там соседку, стучавшую кастрюлями в мойке, маленькую ссутуленную временем, но не по годам прыткую старушку. Та, из под бровей, стрельнула на него белесыми, но быстрыми глазками: "Что, Сашка, никак трезвый сегодня?"
Ответил рассеянно, думая о своем: "Работу нашел, баб Нюра".
Старуха как-то странно взглянула на него: "Нашел, говоришь?" – и опять забренчала посудой.
Потом вдруг повернулась и, посмотрев на него в упор, сказала: "Ты вот что, парень, ты в церковь пойди".
Он удивился: "Зачем?"
Бабка сердито застучала клюкой: "Ты не поперешничай! Тебе говорю – пойди!"
Потом как-то по-особому выпрямилась и, посмотрев долгим взглядом куда-то в окно, тихо и медленно произнесла: "Такое, почитай, может и в сотню лет одного раза не бывает".

В другой раз он просто отмахнулся бы, но сегодня, ошарашенный последними событиями, пошел. Зачем пошел он и сам не знал, но времени до конца дня было еще много, и он боялся, что воспоминания опять потянут к бутылке.
В лавочке у храма купил свечку. Время было послеобеденное, и в храме было пусто. В текущем из окон приглушенном свете только одна какая-то бабка ходила по храму, протирая иконы.
Сделав пару шагов, он остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше.
- Ну что встал столбом, первый раз что ли? – повернулась к нему бабка.
Он кивнул.
- Ну-к иди, ставь свечку-то.
- А куда?
- Куда, куда… Куда душа потянет, туды и ставь. Да икону-то поцелуй. Да перекрестись ладом. Знаешь как? – показала.
Робко прошел вперед. Прямо перед ним был вход в алтарь. Справа от входа образ Христа, слева Богородицы.
Он повернулся к ней и замер. Смотрел и не мог отвести взгляда. Но смотрел не на лик Ее, а на руки – левую, удержующую Богомладенца, и правую, поднятую к груди.
Он даже не смотрел, а пил. Пил взглядом этот образ. Пил, как пьет измученный пустыней, на последнем издыхании добравшийся до живительного источника путник. Пил и не мог напиться.
Из тысяч и тысяч рук он узнал бы ЭТИ руки.
Это были Ее руки - руки Той, Которая приходила.

Автор неизвестен