«Умом смерть не поймешь» – опыт священника

Священник Константин Камышанов | 16 июля 2015 г.



В первый год моего священства случилась первая потрясающая смерть.

Почему-то люди не умеют видеть себя в вечности и перед Богом. Смерть всех потрясает и шатает веру в Бога. Она кажется унижением и оскорблением свободной личности. А смерть близких людей – упреком «глухому» и «безразличному» Небесному Отцу. И я, священник, должен принять упреки вместо Господа. И должен ответить Его устами. Ради Друга на все готов – вытерпеть жесткие слова, погасить в себе обиды и даже оскорбления Божией любви.

Протоиерей Константин Камышанов

Но во мне нет гласа Божией воли, которая бы мне сообщалась прямой речью. Как в кино: сидит праведник, а Бог ему с неба отвечает басом, в молниях, с музыкальным сопровождением ангельских труб и музыки грома.

Ожидал, что вот придут и спросят:

– Почему умерла моя трехлетняя дочь? Какой грех на ней? Какой грех на нас?

– Почему повесился мой сын? Почему он был пьяницей и бил меня?

– За что мне все это?

Тут Богословие не поможет, и лекции профессора Осипова будут не к месту. И тайны Дионисия Ареопагита никому не интересны. Ответ должен быть прост и полон силы Божией. Что толку в лекциях? Нужен ответ жизнью. Иначе не поверят Мне подумалось, что у Церкви должен быть опыт.

Как только рукоположили, то стал спрашивать у старых священников:

– Что в нашем служении главное?

Одни говорили, что главное – любить храм. Другие – любить людей и Бога. Третьи сказали: «Люби службу и людей, и ни о чем больше не думай. Народ и Бог все дадут тебе по сердцу твоему» Это я все принял, но еще захотел узнать, чего от своих друзей хочет Бог. Он сказал:

И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари … проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное; больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили. даром давайте.

Я так понял, что исцелять – это не пожелание, а обязанность. И вспомнил апостола Петра:

Петр сказал: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи.

Значит исцеления – прямая обязанность учеников Христа.

У нас есть знакомая супружеская пара. Замечательная, честная, здоровая духом семья. У них случилось непонятное: семнадцатилетний сын заболел раком кости.

Повезли его в Москву. Мама стала там жить в больнице вместе с сыном. Там, у них в отделении, мамы дежурят по кухне, прибираются, делают уколы, следят за всеми детьми и живут надеждой и единой семьей. Одна еда, одна судьба, одна надежда. Как ни страшно заведение, но дух надежды вселяет во всех общее бодрое чувство того, что все будет хорошо.

Иногда кто-то из детей умирает. Больничная семья вздрагивает, на минуту застывает от ужаса, и снова продолжают борьбу, хватаясь за соломинку, за священника, за Бога.

О, эти мамины глаза, полные доверия к тебе и Богу! Чем мне наградить ваше теплое упование и нежный трепет?

Привезли мальчика домой. Позвали меня, чтобы причастил его и пособоровал. Я пошел, и думаю про себя:

– А почему Тебе, Господи, не дать здоровья этому юноше? Смотри на них, на этих замечательных русских людей, какие они хорошие. Смотри, как они потянулись к Тебе. Смотри, что через этого мальчика и мы становимся лучше и собираемся на молитву к Тебе, и ожидаем от Тебя милости, и заранее хвалим Твое милосердие!

Пришел к ним в дом, уповая на Бога, и говорю над ложем больного:

– Серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея ты можешь встать и ходить, если захочешь жить, любя Бога и людей.

Не во мне, а в таинстве священства есть вся та сила, что была у великих святых и апостолов. Не меня ради, а ради звания священника – «Друга Христова», прошу милосердного Бога поднять тебя, чтобы ты своей жизнью и прекрасной любовью украсил церковь и мир. Чтобы ты, приняв на себя чудо, всегда помнил о Нем, как о драгоценности, и горел сердцем, и светил людям, как свеча.

Причастил его. Богато помазал елеем, поцеловал в макушку и пошел, нисколько не сомневаясь в любви Бога.

Через полгода парень умер. Мать сказала: «Он устал бороться. Сдался и ушел в землю, как вода. Ему все стало неинтересно. Мы не смогли его удержать».

Я о себе много не думаю. И смерть во цвете юности вижу не в первый раз. И знаю, что сам по себе я не достоин никакого чуда. Но я просил не ради себя. Мне вообще неинтересно что-то просить для себя у Бога. Он все знает, чего я хочу, лучше меня. Ему можно доверять. Пусть Сам все делает, как Сам знает. В этом доверии и уступчивости Богу, мне кажется, есть тайна любви.

Мне стало страшно, не оттого, что парень умер. В конце концов, ему с Богом лучше, чем с нами. А стало страшно оттого, что я не слышу и не понимаю Бога. Ведь Он наверняка что-то мне говорил и говорит, или даже кричит мне на ухо, а я не могу различить Его голос среди сонма иных звуков.

Каин слышал Бога, а я, священник, нет. Какой же я священник, если не понимаю Бога?

Но один старый священник сказал:

– Да слышишь ты Его. Только не туда смотришь. Смотри на сердце. Работай головой. А так вот, прямо в голову вкладывать тебе Божии слова – много чести. Ты не там ищешь Бога. И не туда подставил ухо. Неужели Он тебе разверзнет небеса, и ангелы протрубят тебе волю Божию? Воля Божия узнается из гласа тонка в сердце. Голос Его не такой, как голос людей. Он же Бог! И речь у Него неземная.

И верно. Стал замечать, что благодать на сердце ведет к правильной мысли.

Когда была вложена туда мысль о умершем юноше, то на сердце стало спокойно и хорошо. Из этого я узнал, что его смерть перед Богом и вечностью была для него благом.

Спустя пять лет пришел в другой дом. Там после освящения жилища сели пить чай с хозяевами. А у них три года назад умер трехлетний малыш.

Мать говорит:

– Катаю его на саночках. Снег блестит на ярком солнце. Мы смеемся друг другу. Снежная пыль слепит глаза, а я так его люблю, что не чаю себя. Вот, помню, встала на колени, обнимаю его, целую и плачу от счастья, что у меня такой прекрасный сын, и все у нас хорошо. И вот он умер. И душа моя оглохла и ослепла. Я очень долго пыталась найти ключ к выходу из комнаты смерти, в которую вошла моя душа. И спустя несколько лет нашла. Я могу вам сказать его.

– ?

– Я поняла, что надо отпустить боль. Его НИКОГДА не вернешь. Боль омертвляет. Она может убить. Батюшка нам велел слушать профессора Осипова и читать Игнатия (Брянчанинова). Мы прослушали всего Осипова.

– Вы, знаете, у Осипова вы не найдете ключей жизни и смерти. Он больше специалист по монашеским тайнам и тонким смыслам. Умом смерть не поймешь. Чтобы понять жизнь, нужно выйти за пределы жизни. Понятие смысла смерти и жизни запредельно и доступно только иррациональными способностями, такими как любовь, и чем-то похожими на интуицию.

Любовь – это не чувство, это дар Божий. Это капля Бога в нас. Растворяясь в ней, мы забываем себя, и начинаем думать не как люди, а так, как мыслит Бог. Вне слов, вне образов, наитием благодати, которая дает начало верному пути. Из этой благодати мы можем материализовать слова и упростив, перевести на язык людей.

Нужно не от Осипова идти, а от любви. Что любовью ранится, то любовью лечится.

– Но моя душа болит о сыне! Моя любовь к моим близким не полна. У моей души словно отняли руку, которая болит.

– Верно. И будет болеть. Вы все время говорите о себе. Когда мы говорим и думаем о себе, то мы страдаем. Бог так интересно сделал, что чем больше мы смотрим на себя и ищем своего, тем больше несчастны. А радость начинается тогда, когда мы растворяем свое “я” в любви к супругам, детям, работе, чужим людям и Богу. Чтобы стать счастливым нужно забыть себя в радости служения и общения, Христа ради.

Вы, говоря о сыне, все время говорили о себе: «Я» и «мне». А во влюбленности в себя успеха нет.

Посмотрим на сына. Ему лучше у Бога, чем у нас? Однозначно. Бог его любит больше нас всех, вместе взятых.

Посмотрим на Бога. Он дал вам СВОЕ дитя для того, чтобы вы его сохранили и не испортили. Дитя не ваше. Оно Божие. Господь дал ему сердце, ум, глаза, руки, разум. Мы – только хранители Его посланников в этом мире. А мы из хранителей дерзаем быть собственниками.

Тем самым мы пытаемся отнять у Бога ЕГО чадо. Пытаемся любовь Бога подменить своими чувствами. Его власть над ребенком заменить своей властью и собственностью.

Когда вы плачете о сыне, вы терзаете его душу своими слезами. Ему печально на небе от вашего горя. Богу тоже тяжело видеть ваши слезы. Он не заслужил ваших упреков. Более того, Бог, жалея вас, давно протянул вам руку помощи. Если бы вы были внимательны, то вы бы наверняка заметили, что Он уже устал посылать вам новую любовь. Потому что любовь лечится любовью.

– Да, я родила еще двоих.

– У вас прекрасный муж. С вами живет вежливая, верующая и претрепетная мама. Она во всем вам послушна и богобоязенна. У вас двое детей. У вас чудесный дом, за который надо благодарить Бога утром и вечером. Что же вам надо еще? Чтобы отверзлись небеса, и ангелы пропели вам песню или загремели архангельские трубы, возвещая о слиянии неба и земли, и чтобы воскрес ваш сын? Вы сами этого испугаетесь.

Растворитесь в любви к мужу, маме и детям. Вы не работаете. Вам дана легкая доля – любить родных. Вас не расстраивает забота о куске хлеба и чужие люди. Вам не нужно унижаться и изнемогать на фабрике. Ничего большего или лучшего уже нет на земле, больше того, что вы имеете.

А плачете вы не о сыне, а о себе. Отвернитесь от себя. Посмотрите внутрь сердца, туда, где начинается Царство Небесное.

Вот я вас сейчас помазывал, что вы чувствуете на сердце?

– Полноту.

– Вот эту полноту и храните в нем. Раздавайте всем, кто встречается на пути от этой полной чаши щедрой рукой. Этот покой говорит, что Бог прилег в ваше сердце. Этот покой скажет вам о том, что с сыном все в порядке. Посмотрите внутрь себя, послушайте сердце. Чувствуете Господне утешение?

Вот так вот, раскройте сердце для Божией теплоты и доверьте Ему. Разрешите Ему взять вашу душу в Его ладони. Не мешайте Ему ни в чем. Пусть Он делает, как Он Сам знает. Он до молитвы знает нашу нужду.

Постарайтесь не терять этого чувства. В этом будет вам ключ номер два. Третий ключ мы получим после смерти. С началом новой жизни, нам все станет ясно и понятно: и смерть детей, и наша жизнь. А сейчас это закрыто. Потому что любовь не равна знанию.

Я бы не знал этого, если бы сам однажды не умирал. При дверях смерти мне пришлось узнать, что смерть обволакивает боль. С ее приближением уходит страх. И она имеет какое-то странное очарование. Это, наверное, пробивается свет из под неплотно прикрытой дверки.

Мы не знаем смерти, но знаем любовь.

Просто любите и позвольте себе стать счастливой. Не отталкивайте руки Бога, который изо всех сил пытается помочь вашему счастью.

Обнялись и расстались.

***

Но вот, звонят прихожане – наша прекрасная солнечная семья. У них внезапное горе: у малыша образовалась опухоль в голове.

И снова, как в первый раз, мне страшно, что я не слышу голос Бога об этом младенце.

Мы с другом-священником собрались под сводами нашего монастырского собора для молитвы о младенце. Служили, сколько могли, о даровании здравия милому и веселому человечку. И все, что пришло на ум, я сказал его родителям:

Мы, как люди, все сделали, что могли.

Пусть теперь работает Бог. Не будем Ему мешать. Он лучше нас все знает и устроит. С вежливостью и почтением надо все принять от Него, как лучшее. Потому что Он любит нас. Будем внимательны к Его любви. Нужно постараться не оскорбить ее и себя.

В эти дни перед операцией будьте особенно ласковы друг к другу и храните тепло на сердце. Эта теплота – лучшая помощь мальчику, потому что свет на сердце – это признак того, что Бог рядом. А если Он рядом, то все будет так, как хочет Любовь Господа. И если теплота отойдет, то идите в храм, и мы вместе опять помолимся. Следите за сердцем, что оно не угасало от действия духа.

Мальчик улыбнулся и рассмеялся. Улыбнулись и родители. Улыбнулся Бог.

Я уверен в этом. Теперь – я уверен в этом.

P.S. Один человек рассказал так: моя тетушка прошлым летом сильно плакала, умер её муж. А мой папа обнял её и сказал: “Не плачь, Аннушка, никто ещё оттуда не возвращался, видно, не так уж там и плохо”.
http://www.pravmir.ru/umom-smert-ne-poy ... shhennika/

Ирин, тебе помогло?

Я начала читать с восторгом. думаю, как искренне, вот сейчас тот парень встанет и пойдёт, но...



Это слишком сложно для простого человека, невозможно даже. "Растворяем своё Я...."
А как выбросить из головы страдания своего ребёнка???
******
Недавно была на похоронах женщины, моей ровесницы. Мать сидит затыкает рот, чтоб не плакать..Я думаю, у неё тоже инфаркт может случиться из-за этого...-в народе это понимают просто - будешь плакать - ей хуже будет!

А зачем нам новая любовь? Верните мне старую!!!!! Дал и отнял!!!!

Но на всё Божья воля, Нина...
Я смирилась, не в смысле опустила руки, впала в отчаяние, просто я не чувствую безысходности, я люблю Андрея, наверное, ещё больше, чем когда он был с нами рядом.
Не буду кривить душой, иногда и жалость к себе накатывает, поплачу, глядя, на фотографию Андрея, но после слёз легче становится.
В прошлом году, после Пасхи, нашей матушке приснился сон. Мы с Сашей и батюшка с матушкой сидим за праздничным столом, подходит Андрей (они не были знакомы с Андреем, но матушка его узнала - видела у нас фотографию) и говорит "Христос Воскресе!" Мы ему ответили, он обнял меня, потом говорит батюшке: "А я Вас знаю!" Батюшка молится за Андрея, всегда поминает на панихидах.
Потом Андрей сказал, что ему нужно уходить, я предлагаю ему с собой взять продукты, а он ответил, что у них там всё есть!
Для меня это ещё одно подтверждение, что наши молитвы помогают нашим близким.

Всегда гнала от себя такие воспоминания, они всё реже и реже вспоминаются.
На панихиде молилась и за твоего Илюшу...

Вот прочитала сегодня, делюсь с вами!

С любимыми не расставайтесь!

Священник Александр Дьяченко

Несколько лет назад я написал было текст с таким же названием. Потом понял, что написал, поддавшись чувствам, слишком резко и осуждающе. Стер. Но мысли на эту тему меня никогда не покидают. Потому что это моя ежедневная жизнь. Вот, попытался вновь ее озвучить.

У нас в поселке жила семья, муж с женой, обоим где-то под 40, и двое их детей: девочка лет 17 и мальчик порядка 10. Семья была на виду, держала небольшой продуктовый магазинчик. В церковь они не ходили. Одно время он попивал, но одумался: говорят, жену любил, боялся потерять. Он ездил на «девятке», а жена – на подержанной иномарке. Как-то сломалась у Татьяны машина, и ее отогнали на ремонт в соседний с нами городок.

Через пару дней в обеденный перерыв он заехал к ней на работу, и они вместе отправились ее забирать. Машину вел муж. Пока стояли и ждали на красный свет светофора, что как раз рядом с тамошней церковью, их машинку сзади слегка стукнули, и она, выкатившись на перекресток, угодила под грузовик. Татьяна сидела рядом с водителем, не пристегнувшись ремнем безопасности, и, по инерции вылетев через лобовое стекло, сильно ударилась об асфальт и погибла. Правда, сразу после аварии она еще дышала, и сердце билось вполне исправно. Говорили, будто ее можно было спасти, «скорая» вовремя доставила ее в больницу. Но то ли никого из хирургов не оказалось на месте, то ли главная наша российская беда вмешалась и не позволила скальпелю попасть туда, куда нужно, но женщина умерла прямо на операционном столе.

Татьяну многие знали и, я слышал, любили. Потому и не удивился, когда увидел, как много людей пришло в храм на отпевание. На ее мужа было страшно смотреть. Он даже ходил как робот, не сгибая ног в коленях и шаркая, точно старик. В дни похорон мне с ним удалось поговорить. Я сказал ему: если она тебе дорога, знай, что любовь не умирает, – и просил молиться о жене и еще – держать себя в руках, ни в коем случае не позволять себе снова начать пить. Теперь он единственный в семье кормилец и для своих детей папа и мама в одном лице.

– Докажи свою любовь к жене заботой о детях, – говорил я ему, – ей это будет в радость.

Он клятвенно обещал исполнять всё, о чем я его просил. После похорон я его уже больше не видел.

И еще я обратил внимание. Несмотря на то, что проводить Татьяну в последний путь пришло очень много людей, потом в поминальных записках я почти не встречал ее имени. Выходит, пришел народ на поминки, поел, попил, а потом взял и вычеркнул человека из памяти. На отпевании плакали, а во время сорокоуста я один ее и поминал.

Месяца через три случайно узнаю: муж Татьяны, распивая на берегу возле речки с друзьями, вдруг решил покончить с собой. Мол, чувство вины замучило. Пошел и нырнул вниз головой. Речку нашу в половодье воробей вброд переходит, так что бедолага просто свернул себе шею. Слава Богу, позвонки сломались так, что поддались лечению, но все равно с полгода он провалялся на больничной койке и долго потом еще не работал.

Об этой беде мне рассказала его дочь; она пришла помолиться о матери, смотрю: а пальтишко на ней совсем не по сезону. Подошел к ней. Спрашиваю:

– А живете на что?

– Я работаю, батюшка.

Она устроилась в детский сад музыкальным работником. Зарплата, конечно, маленькая, но, благо, бабушка делится своей пенсией.

– А пальто или куртка зимняя – хоть что-нибудь теплое у тебя есть?

Девочка пожимает плечами:

– Мама хотела купить, не успела.

Сколько было у Татьяны друзей, а о детях ее никто не вспомнил. Так горько стало. Представил, что передо мной не какой-то человек мне чужой, а мой собственный ребенок, перебивающийся впроголодь. Пошел, вывернул карманы, собрал все, что было, и отдал ей.

– Купи себе что-нибудь теплое. И вообще, приходите, не стесняйтесь. Уж чем-чем, а едой и одеждой мы вам всегда поможем.

Слезы.

На следующий день ее бабушка подходит ко мне в храме и громко так шепотом:

– Никогда, слышите, никогда больше так не делайте! Мы не нищие и в вашей помощи не нуждаемся!

Предложил прийти домой, пособоровать неудавшегося самоубийцу. Отказался. Разговаривать со мной не хочет. Теперь во всех его бедах виноват Господь Бог. Словно не он за рулем сидел, а Христос его машиной рулил. Раз авария случилась возле церкви – значит, Бог и виноват. А если бы Татьяна погибла возле пожарки, то виноватым был бы министр МЧС. А то, что убить себя собирался, так это все от «великой любви».

***

Любовь. В машине радио включишь – по всем каналам или про курс доллара, или про любовь. И так весь день. Домой приедешь – тебе по телевизору под эти же песни еще и танцуют. Какую книжку, журнал ни возьми – самая частая тема «любовь». Все это, конечно, красиво, но я вот что думаю: нет на земле любви, не земная это птица. Слишком высоко она парит, и мало кто с ней пересекается. Годами наблюдая в храме за людьми, я все чаще и чаще прихожу к этому выводу.

Ушел человек из жизни, родные плачут. Думаешь: эти точно станут приходить на панихиды. Ведь если над мертвым телом так убиваются, то о бессмертной душе непременно побеспокоятся. Но боль утраты когда-то притупляется, и до храма доходят единицы.

Давно замечаю: дети если и зайдут помянуть родителей, то, за редким исключением, всего-то раз-другой. На каждом отпевании я прошу не забывать о любви, этом единственном чувстве, что, полагая начало на земле, имеет продолжение в вечности. Точно не слышат.

Мужья о женах и наоборот, за редким исключением, почти не молятся. Если много лет прожили вместе, будут страдать, тосковать, но в церковь почему-то не идут.

Помню одного пожилого мужчину, который после смерти жены приходил на все литургии и панихиды все 40 дней. На моей памяти это был единственный человек, который так молился о своей любимой, – больше я таких случаев не знаю. Земные чувства обычно заканчиваются краем могилы, а любовь продолжается в вечности. Сейчас они оба упокоились у нас на кладбище под одним общим памятником. Бывая рядом, всегда подхожу к их могиле. Разве можно пройти мимо тех, кто любит?

А если супруги молодые и вместе пожили всего ничего, то порой забывают еще до 40 дней. Смотришь: две-три недели прошло, а уже с другой живет. Всеми силами стараясь забыть ту, о которой обещал мне молиться всю жизнь.

Иоанн, апостол любви, говорит, что Бог есть любовь. А если нет в тебе благодати, то и любви в тебе нет и быть не может, как бы ты ни доказывал обратное. Любовь, как и Царство Небесное, дается в награду и усилием достигается.

Почему же мы, тем не менее, все время говорим о любви? Потому что уверены, будто имеем ее. Говорим, что любовь – чувство святое и оправдываем этим чувством порой самые бессовестные поступки. Почему он бросил жену, да еще и с детьми? Потому что «полюбил» другую. «Полюбил» – тогда все свято.

Когда я еще работал на железной дороге, то у одной работницы, женщины одинокой, погиб единственный 12-летний сын. Наша смена тогда работала в ночь. Кто-то позвонил и попросил ей сообщить. Весть о гибели мальчика передавалась от одного участка к другому, пока не отыскала несчастную. Почему-то я отчетливо запомнил ту ночную смену. Моя рация была включена, и я слышал, как оператор просил найти мать и рассказать, что ее мальчик утонул. Я слушал переговоры и все думал об этой женщине.

Вот, пока еще она пребывает в неведении. А узнает обо всем минут через пять. И эти пять минут ее жизни бесценны, потому что это последние минуты, когда она еще счастлива. Наверняка даже сама не подозревая, что счастлива. Может, именно в этот момент она недовольна зарплатой, или рабочим графиком, или плохими оценками сына. Сейчас ей расскажут, и ее жизнь разделится надвое – на до и после этого известия. И она поймет, что на самом деле еще минуту назад была счастлива.

Я недавно передачу смотрел, посвященную композитору Александре Пахмутовой. Девочкой 22 июня 1941 года она участвовала в детской музыкальной олимпиаде, в одном из концертных залов Сталинграда. Играла музыка, и дети были в восторге. Потом кто-то из взрослых вышел на сцену и объявил, что началась война и что концерт отменяется. Война – это на самом деле беда, но зачем было прерывать концерт? Разве немцы уже подходили к городу? Пускай бы дети еще играли, пару лишних часов детства им бы не помешали.

Помню, через полгода мы стояли с этой женщиной и вместе ждали рабочую электричку. И вспоминаю, как она, заливаясь, хохотала над каким-то пустым анекдотом. Тогда я еще про себя отметил: «Она способна вот так смеяться через полгода после смерти сына». Тогда для меня это было откровением.

Когда человек говорит тебе о любви, то, скорее всего, ему от тебя что-то нужно. Может, он даже сам не понимает, что именно. Может, ему просто хорошо с тобой. Мы эгоисты. В любом случае человек будет думать о себе, о своем благополучии и удовлетворении, а любовь все-таки подразумевает другое. Любить, в моем понимании, значит быть способным ради любимого чем-то жертвовать, ну хотя бы тем же комфортом. И вообще любовь жертвенна. Иногда в разговоре я указываю собеседнику на распятие и спрашиваю:

– Крест на груди – это символ. Как вы думаете, символ чего?

Мне часто отвечают: крест – это символ смерти, – и никогда, что крест – символ любви.

***

Однажды звонит мне молодая женщина, по голосу лет 30. У них дача где-то здесь, в наших местах. А звонит: мама у нее умерла. Незадолго до смерти покойная хотела прийти к нам на службу – болезнь не позволила. Умирая, просила дочь обязательно отпеть ее в нашем храме.

– Ну, раз человек об этом просил – отпоем обязательно.

– Батюшка, а сколько стоит у вас отпеть?

Я сказал ей, какое мы просим пожертвование. В ответ молчание. Продолжаю:

– Если для вас это много, тогда сколько сможете.

– Нет, батюшка, мы люди обеспеченные и у нас вопрос о деньгах не стоит. Просто то, что вы сейчас озвучили, это унизительно мало. Поймите, моя мама стоит значительно дороже!

Она именно так и сказала: «стоит».

– Позвольте, я пожертвую ну хотя бы раз в пять больше. Мне даже, знаете, не по себе. Я сама нотариус, и что же получается: моя самая дешевая услуга стоит дороже, чем отпеть мою маму?!

Сколько помню, мы всегда старались обходиться по минимуму. Ведь и потребностей у нас куда меньше, чем в больших городах. Но мне в голову не приходило привязать размер пожертвования за отпевание к стоимости человеческой души. А сколько она «стоит», наша душа? Кто способен назвать ее реальную «цену»? Душа богача дороже души бедняка? Смешно, а человек задело.

– Вы меня, пожалуйста, простите, я не собирался обидеть ни вас, ни вашу маму. Конечно, вы имеете право сделать пожертвование, а мы будем молиться.

Спустя двое суток я отпевал усопшую в храме. И, как мог, старался сгладить возникшую между нами неловкость. После отпевания дочь усопшей, та, что звонила мне накануне, подошла к свечному ящику и спросила:

– Так сколько, вы говорите, я вам должна?

Ей ответили, она рассчиталась. Сказала спасибо и ушла.

Прошло всего два дня, и вот уже на пожертвовании никто не настаивает. Значит ли это, что за два дня мама в глазах самых близких людей «подешевела» в пять раз? Тогда я подумал: сколько же она будет «стоить» через 40 дней? А через год? Не сравняется ли ее «цена» с самой маленькой свечкой, что ставят у нас на канон?

Но было же это желание в первые минуты после маминой смерти сделать для нее, такой единственной и горячо любимой, что-то выходящее за пределы рационального мышления. Это и есть то самое, что отцы называют «намерением». «Господь, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – и намерения целует». Они на самом деле стоят того, чтобы их поцеловали.

***

Но там, где жизнь заканчивается могильным холмиком, прекрасные порывы неизменно упираются в здравый смысл: а зачем? На самом деле, зачем переплачивать там, где от тебя и так ничего не требуют? Для людей, у которых весь мир имеет стоимостное выражение, это вопрос непраздный.

Но прежде чем поставить свечу на подсвечник, даже самую маленькую, нужно войти в храм. Только войти потом будет трудно. Память о намерении не исчезнет и останется тревожить совесть.

Когда-то, много лет назад, мы только начинали восстанавливаться, и нам нужны были деньги, очень нужны. Случись бы это тогда, я бы, наверно, расстроился. Сейчас нет. Время прошло, и я понял, что восстановленный храм не самоцель. Главное – это сам процесс восстановления, причастность к нему. И еще я заметил, что далеко не каждому позволяют в нем поучаствовать.

Бывает, примчится человек в церковь с какой-то сиюминутной проблемой. Потом она решается, и он в порыве благодарности хочет немедленно рассчитаться с Господом. Находит настоятеля и предлагает, например, подарить звонницу или купить в храм икону за совершенно непозволительные деньги. Раньше я такому предложению только бы радовался, а сейчас прошу немного подождать, хотя бы пару недель. За это время страсти в его душе поулягутся, и он начнет рассуждать спокойно. Если желание не исчезнет, можно разговаривать дальше, если исчезло – значит, это не тот человек.

Представляю: зайдет потом такой «благодетель», посмотрит на иконы, написанные за выморочные деньги, и скажет себе: «Ну кто тебя за язык тянул? А поп хитрец, подловил в минуту слабости». И будет последнее хуже первого. Пускай храмовый иконостас напишется на пару лет позже, чем бы хотелось, но именно теми, кому это предназначено.

***

История с гибелью Татьяны случилась много лет назад, и я не думал, что она получит такое неожиданное продолжение. К нам в храм вместе с родителями все эти годы иногда приходила очаровательная девчушка лет семи. Я вообще люблю детей, а этот ребенок, в отличие от других, еще и умела задавать вопросы. Даже повзрослев и отдалившись от храма, она продолжала просить меня о встречах и на разговор, точно прилежная ученица, приходила с тетрадкой для записей. Наверное, ей нравилось и то, что мы разговаривали с ней на равных. Во всяком случае, спорить со мной она не стеснялась.

В последнюю нашу встречу она рассказала о своем друге. Он старше ее и уже учится в институте.

– Мой друг очень несчастен. Я пыталась говорить с ним о Боге, а он взял и закрыл мне рот ладонью. Для него Бог – существо жестокое и беспощадное. Недавно он рассказывал мне историю своей семьи. Батюшка, я его слушала и плакала. И тоже начинаю верить в то, что и вы, и родители меня обманываете! Бог нас не любит, иначе он бы не сделал его сиротой, убив маму, кстати, прямо возле церкви, не сломал бы в тот же год позвоночник его отцу и не заставил бы их с бабушкой и сестрой фактически голодать.

Я знаю, вы мне не ответите, потому что вам нечего ответить. Наверно, зря я это затеяла, и все-таки прежде чем окончательно снять с себя крест, я решила прийти сюда в последний раз и дать вам шанс.

Маленькая и решительная, словно изготовившийся к бою воробышек, она сидела, опершись на стол стиснутыми кулачками, и ждала.

– Я понимаю твоего друга: если он перестанет обвинять Бога, ему придется винить отца. А отец – это единственное, что у него осталось. А тебе, раз ты ставишь вопрос так принципиально, я дам ответ.

И беспощадно, в деталях рассказал, как погибла Татьяна; как пытался, забыв о детях, покончить с собой его папа; как, оставшись без средств к существованию, отказалась от нашей помощи его, уже покойная, бабушка.

Моя собеседница, сама не ожидая, попала в одну самых болевых моих точек, потому что я никогда не забывал эту семью. Она сидела напротив меня с широко открытыми от удивления глазами и молчала. Потом, потрясенная, так же молча встала и вышла из храма.

Мой маленький друг, я знаю: решение снять крест ты приняла еще задолго до нашей встречи. Хотя твои многочисленные друзья не «заморачиваются» и продолжают его носить, правда, я не припомню, чтобы когда-нибудь видел их в храме. Ты неравнодушный ищущий человек, ты настоящий человек. И знаешь, я не сомневаюсь: придет время, ты снова будешь его носить. Потому что ты ищешь истину, а кто ищет, тот обязательно ее находит.

Поверь мне, это не я сказал.

источник http://www.pravoslavie.ru/put/66079.htm

Ирочка, спасибо за прекрасную статью!